Автопортрет в лицах. Человекотекст. Книга 2

ФЕДОСЬЯ ФЕДОРОВНА ФЕДОТОВА
(1920 – 1998)
Свет Фёдоровна, мне тебя забыть ли?
Архангельская няня, ты была
для нас – душа домашнего событья:
похода в лес, накрытия стола.

Ты знала верный час для самовара,

для пилки дров и для закупки впроккочней капустных, – и меня, бывало,гоняла не один втащить мешок.Могла сослать на дедову могилу:ограду красить, помянуть, прибрать...Твои-то детки, не родясь, погибли.Война им не позволила. Мой брат,да мы с сестрою сделались твоимипри матери красивой, занятой,при отчиме, которому за имяя тоже благодарен. Но – не то...Какая избяная да печнаябыла ты, Фенечка; твой – строг уют.А кто ко мне зашёл, садись-ка с нами:– Ешь, парень! Девка, ешь, пока дают!И, разойдясь перед писакой, тожетуда же сочиняла (кто – о чём)получастушки и полуколлажи,складушки-неладушки, калачом:«Ведягино да Семёновок лешему уведено,Бор да Тарасовок небу привязано,Шишкино да Тырышкиношишками запинано».То – все твои гулянки-посиделкина Кенозере. Там я побывал.Краса, но вся – на выдох, как и девки,что хороводом – на лесоповал.В семью пойти – кормёжка даровая,ночлег. Из окон – липы. В бочке – груздь,под кой и выпить, вилкой поддевая!Да не за кого... Вот какая грусть.Свет Фёдоровна, где теперь ты? В весях,должно быть, трудно-праведных, где – высь,где также – низ и погреб, корень вепскийи староверский нарост – все сошлись.Тырышкино, лесоповал, Таврига,стряпня да стирка, окуни-лещи,на даче – огород. И жизнь – как книгав две-три страницы, сколько ни лищи...Как ни ищи, не много выйдет смысла,кто грамотен. А если не сильна...А если был тот смысл, пятном размылся.Но есть душа. И ты для нас – она.

ДЕЛО ШВЕЙГОЛЬЦА

В первой книге этих воспоминаний несколько раз промелькнуло имя Володи Швейгольца: сначала как предприимчивого юноши, навязавшегося мне в попутчики в крымскую поездку, а затем ставшего пляжным приятелем по Евпатории, обучавшим меня плаванию по методике Джонни Вейсмюллера, и соперником в наших не вполне напрасных ухаживаниях за соломенноволосой Светланой, а также моим ранним оппонентом в литературных спорах.

Сопровождал он меня и в поездке в Мисхор к Евгению Рейну, когда мы втроём, переночевав прямо на земле в парке Чаир, прошлись с широкоплёночным фотоаппаратом «Любитель» по основным красотам побережья. Я выстраивал композицию, состоящую из Симеизской скалы, из волны, накатывающей на крупную гальку, и двух поэтов, которые выпячивали обнажённые торсы (у одного – сутулый и бочкообразный, у другого – весьма даже атлетический, угадайте, кто есть кто?), я выставлял диафрагму и выдержку, а Швейгольц завершал: щёлк! В результате получилось несколько примечательных снимков.