Его рука не на моей промежности; даже и близко не была к ней, но то, что он прикасался ко мне таким интимным образом, заставляло меня потеть, дрожать и умолять о большем. Это будет очень долгая поездка.
***
— Я так рада, что вы двое смогли приехать, — ворковала мама, порхая над своими французскими тостами.
Дорога из города до дома моих родителей не была такой уж плохой, кроме того факта, что рука Генри так и не сдвинулась с моей ноги, заставляя меня дрожать на месте, но его пение помогло ослабить напряжение.
Я была в качестве диджея, поэтому, как только прослушали пару песен Queen, чтобы успокоить водителя, я пролистала песни в его плейлисте и была рада увидеть, что у него в телефоне был каждый хит Бритни Спирс. В ту минуту, когда заиграли ее песни, я увидела, как Генри перевоплотился из рокера восьмидесятых в поп-звезду девяностых, и я не могла перестать смеяться. Он попадал в каждую ноту, танцевал шимми и даже дергал плечом в такт.
Уверена, ни с кем другим он не пел и не танцевал под Бритни Спирс, и я была так горда, что он поделился со мной своим маленьким секретом. Я чувствовала себя польщенной от этих знаний, и если бы не была так отвлечена его рукой, то снимала бы эту поп-принцессу на телефон.
— Спасибо, что пригласили, миссис Блум. Когда я услышал про запеченные французские тосты, то не мог сопротивляться.
— Ты не должен подлизываться к ним, — прошептала я Генри.
— Никогда не знаешь, возможно, должен, — подмигнул он, заставляя гадать, что он имел в виду.
— Разве вы двое не выглядите очаровательно, у вас похожая одежда и все такое. Вы сделали это специально? — спросила мама, в то время как папа на секунду оторвал глаза от тарелки, чтобы посмотреть на нас.
— Нет, всего лишь случайность, — ответил Генри, прежде чем запихнуть огромный кусок французского тоста в рот, забрызгивая сиропом всю свою белую футболку.
— О, милый, у тебя на рубашке сироп.
— О черт, — ответил Генри, смотря вниз. Он схватил салфетку и начал повсюду размазывать сироп.
— Это не поможет; уверена, у Дэйва есть рубашка, которую ты можешь одолжить. У вас кажется один размер, не... не считая мускулов. Ты тренируешься, Генри?
— Эм, немного, — произнес он скромно. — Вы не возражаете, мистер Блум?
— Совсем нет. Рози, помоги ему найти рубашку. Только не давай ему мою Бубба Гамп; она моя любимая.
— Даже не мечтала об этом, пап. — Я повернулась к Генри и сказала: — Пошли, грязнуля.
— Не забудь замочить его рубашку, — крикнула мама. — Не хочу, чтобы она испортилась.
Взяв Генри за руку, я повела его вверх по лестнице в спальню своих родителей, но Генри остановил меня в коридоре и произнес:
— Хочу увидеть твою спальню.
— Ты видел ее раньше.
— Но это было давно. Я всегда люблю смотреть на твои фотографии.
— Нет, ты любишь издеваться надо мной в брекетах и комбинезоне.
— Ты была очаровательна, пошли.
Он потянул меня к моей детской комнате, которая была слишком смущающей, чтобы туда приводить парня. Слава Богу, мне было довольно комфортно с Генри.
Комната была лилового цвета с бледно-голубым постельным бельем, простынями и занавесками. Мебель, цвета дуба, и, если бы не Ферби, Нанопет, плакаты Джонатана Тэйлора Томаса, и других подростковых безделушек, вы бы поклялись, что здесь жила восьмидесятилетняя бабуля.
На доске над моим столом была стена почета, которая была заполнена разнообразием жалких фальшивых грамот. У меня было не много талантов, когда дело касалось спорта, так что мама решила сделать собственные грамоты и вручить их мне. Например, у меня была грамота за завершение чистки брекетов, за то, что я надела свой первый тренировочный лифчик, и успешно использовала первый тампон. Ага, время больших достижений.
— Мне здесь нравится, — сказал Генри, осматриваясь, будто раньше никогда этого не видел.
— Почему?
— Это показывает мне, что способствовало твоему становлению, почему сегодня ты такая идеальная.
— Я не идеальна.
— Зато чертовски близка к этому, — подмигнул он мне. — Ох, грамота за использование первого тампона. Такое большое достижение. Мне правда нравится, что твоя мама сделала из тампонов рамку.
— Можем мы не смотреть на это?
— И они ламинированные; она отлично научилась делать грамоты.
— Может быть, она сможет сделать тебе одну за любопытство.
— Что я люблю в тебе больше всего, вместо того чтобы выбросить грамоты, ты их повесила, — захихикал он.
— Ну, это было бы грубо. Мама потратила много времени, чтобы сделать их, даже если они немного неуместные и очень смущающие.
— Так очаровательно. — Подходя ко мне, он взял меня за руки и произнес: — Хочешь пообниматься в твоей кровати?
— Нет! — практически закричала я, когда меня окатило волной тепла.
— Давай же, это будет весело, — пошевелил он бровями.
— Мы должны найти тебе рубашку до того, как ты обеспечишь нам неприятности. Давай же.
Я вытянула его из своей комнаты в родительскую, где продолжилась тема розовато-лилового цвета. Мой бедный отец. Мама любила розовый цвет, и для нее ненужные оборки были приемлемы, а приглушенные цвета не приветствовались.
— Хочешь футболку или рубашку? — спросила я, просматривая шкаф отца.