Автор тот же

— Сколько зарабатываешь? — неожиданно поинтересовался академик.

При всей симпатии к Самойлову на этот вопрос Вадим честно отвечать не собирался. Конечно, месяц на месяц не приходился, но так, на круг, с микстами тысячи две он имел. Официальная же зарплата адвоката не могла превышать 330 рублей в месяц. Это был „потолок“, больше которого зарабатывать не разрешалось.

— Ну, так, рублей…

— Я имею в виду, с микстами, — перебил Самойлов.

— Ну, тогда рублей 700–800, — перестраховался Вадим.

— Понятно. — Академика явно расстроил ответ. — Жаль. Я хотел предложить тебе после защиты перейти в институт. Эмэнэсом, ну, младшим научным. Но больше 175 рублей выходить не будет.

— Да, это немного. — Вадим судорожно соображал, как выбраться из неудобной ситуации. Предложение стать эмэнэсом Института государства и права было пределом мечтаний любого, далеко не только новоиспеченного кандидата. Просто так отказаться никак нельзя. Но и согласиться невозможно. Да и вообще, заниматься наукой и иметь степень кандидата для Вадима никогда не значило одно и то же.

— Понимаю, не продолжай! — Самойлов догадывался, в какое трудное положение поставил Вадима. — Ладно! Удачи! Поверь, ты еще вернешься в науку. Честно говоря, для этого не так уж необходимо работать в академическом институте! — Самойлов опять улыбался. — На защиту докторской позовешь?

— При одном условии — если вы придете на защиту кандидатской, — выпалил Вадим скорее по инерции, чем осознанно.

— Приду! А вот возьму и приду!

На защиту Самойлов все-таки не пришел. Собирался, но за неделю до назначенной даты выяснилось, что ему срочно надо отправляться в командировку. Не смог поехать кто-то из ЦК, и послали Самойлова. Дело-то нешуточное — обсуждение выполнения странами-участницами Хельсинкских договоренностей.

Буквально накануне защиты научный руководитель пригласил Вадима на беседу. Он удивился. Все вроде готово: и отзывы официальных оппонентов, и ответы им, и отзывы неофициальных оппонентов на автореферат, и слова благодарности им. Среди членов Ученого совета из „ближнего круга“ „Леймоновича“ распределили вопросы, которые те должны были задать Вадиму. Короче, вся обычная предзащитная рутина осталась позади. Но шеф позвал — надо идти.

— Вадим Михайлович! — начал он без подготовки. — Вы судебный оратор, адвокат. Привыкли говорить красиво. Наверное, умеете. Я не слышал, но могу предположить.

— Спасибо!

— Подождите. Так вот, на защите говорить надо тихо, вкрадчиво. Если угодно, застенчиво. Запомните простой тезис: главное — не разбудить дремлющих членов совета. Чем больше уснет — тем лучше голосование.

Вадим обомлел. Вот этого он никак не ожидал. Он-то как раз собирался во вступительном слове… А тут ровно наоборот!

— И еще. Не забывайте, вы защищаетесь третьим, последним. Так Самойлов распорядился. Понимаете, что это означает? — Шеф заговорщически улыбнулся.

— Нет! — честно признался Вадим.

— А это означает, молодой человек; что почтенные члены совета, во-первых, подустанут, а во-вторых, многим будет не терпеться продолжить обсуждение за „чашкой чая“. Понимаете?

— Теперь понимаю, — кивнул Вадим. Для него защита была событием, а для них — обыденным ежемесячным мероприятием. Банкет… Вадим о нем вообще не думал. Эту часть вхождения в ряды советских ученых обеспечивала Лена. Тем паче что основные-то отмечания запланированы были дома у ее родителей.

Как ни противилось естество Осипова, но указания шефа он выполнил в точности. Казалось, даже мать с отцом к середине защиты стали позевывать, хотя они-то волновались, как никто другой. Если бы не громкий храп реально уснувшего Наздратенко, инвалида войны, перенесшего сильнейшую контузию и в бодрствующем состоянии постоянно подергивавшего головой, то остальные бы точно уснули. А так, после очередной его рулады остальные члены совета переглядывались, осуждающе качали головами и виновато смотрели на соискателя, продолжавшего как ни в чем не бывало бубнить себе под нос какие-то научные банальности. Шеф специально отобрал в тексте самые скучные, общие моменты, опять-таки, чтобы не привлекать внимание членов совета к предмету, ради которого они, казалось бы, собрались.

Защита тихо подошла к концу, раздали бюллетени, быстро проголосовали и стали ждать официального оглашения результатов. Кто-то Вадима уже поздравлял, тот отнекивался, благодарил, но просил подождать. Когда в зал совета вошла председатель счетной комиссии, Вадим сразу заметил, что на ней лица нет. Она прямиком направилась к Осипову:

— Вадим Михайлович! Вы только не расстраивайтесь, но у нас проблема!

— Что случилось?

— Результат 15 — 0! — с ужасом прошептала ученая дама.

— И что в этом плохого?

— А то, что всего в совете сегодня 14 человек!

— Господи! — успокоился Вадим. — Да возьмите и выбросьте один бюллетень!

Председатель счетной комиссии посмотрела на Осипова с таким ужасом, будто он только что признался ей в прелюбодействе с ее дочерью. Или мамой.

— Да вы что! Это же подлог!

Вадим понимал — только он и никто другой и только сейчас должен найти выход. И он его нашел: