Автор тот же

— Ой, извините, доброго здоровья. Мне вчера Феликс Исаакович так много о вас говорил, что сложилось полное впечатление старого знакомства. И вообще, будто не расставались с вами. Как бы я хотел, чтобы наш сын был на вас похож. Правда, Маша? — повернув голову к жене, спросил Степин. При этом по выражению его лица никак нельзя было заподозрить, что мнение Маши хоть в малейшей степени его волнует.

— Да, дорогой. Разумеется, — тихо ответила супруга журналиста. Вадиму показалось, что она при этом испытывала чувство неловкости за мужа.

— Хорошо, Давайте о деле, — Осипов не посчитал нужным реагировать на поток слащавых комплиментов. — Откуда у вашего сына машина?

— Мы сочли целесообразным сделать ему такой подарок к 18-летию. Понимаете ли, есть некий комплекс родительской вины. По делам службы я вынужден почти все время отсутствовать в Союзе. Мальчик недополучил родительского тепла. Возможно, это было ошибочное решение, но, поверьте, искреннее — хотелось как-то компенсировать ребенку сложности его детства.

Вадим был уже не рад, что задал вопрос. Разговор в том же стиле продолжался еще минут двадцать, пока Степин не извинился, что ему надо ехать на встречу в МИД, и не покинул кабинет адвоката. Маша осталась. Вадиму даже показалось, что в комнате стало больше свежего воздуха.

— Вам не понравился мой муж, правда? — В голосе Маши слышалась надежда, хотя сам вопрос звучал скорее как утверждение.

— Это вряд ли имеет значение. К тому же у меня есть правило — я не сужу людей, я их защищаю. — Вадиму не хотелось врать, поэтому перевести разговор в шутку казалось самым разумным.

— Нет-нет, это важно. Николай Николаевич почти двадцать лет провел в Европе, Там другие правила поведения. Там никто никого не грузит, как здесь сейчас стали говорить. Там у всех все в порядке. Все приветливы, все говорят приятное. Понимаете?

— Мне ответить вам по-советски или по-европейски? — обозлился на бестактность собеседницы Вадим.

— Понимаю вас. Понимаю. Но поверьте, Николай Николаевич — хороший. Ему просто там очень трудно. Он же журналист, у него нет дипломатического иммунитета…

Вадима как током ударило. Либо она болтливая дура, либо это вербовка. Мол — „теперь ты много знаешь, будешь работать на нас“. Этого только не хватало. Еще с пятого курса, когда КГБ завербовал несколько его однокурсников, кого официально пригласив на работу, а кого просто склонив к сотрудничеству, Вадим страшно боялся, что и его рано или поздно попытаются вербануть. Как себя вести в такой ситуации, решил давно — прикинется полным идиотом. Ну, например, радостно заорет, да погромче: „Ура! Я буду ловить шпионов!“ Но, впервые столкнувшись с ситуацией, весьма похожей на попытку затащить его в сеть „понимающе-сочувствующих“, Вадим растерялся.

— Вы знаете, я не очень интересуюсь заграничной жизнью. Там у них все фальшивое какое-то. У нас в программе „Время“ часто показывают, как Трудно там живется людям. Так что я хорошо понимаю — вашему мужу очень тяжело. И вам я тоже сочувствую. — Растерян-I юсть прошла, в роли идиота пришлось выступать без промедления.

Женщина смотрела на Вадима даже не с удивлением. С состраданием. „Наверное, счастлива, что не я защищаю ее сына“, — подумал Вадим.

— Да, да, конечно! Не буду вас долго отвлекать. Скажите, чем мы можем быть вам полезны? — И тут же поспешила уточнить: — Я имею в виду в этом ужасном деле.

— Думаю, — Вадим обрадовался, что почва под ногами перестала быть зыбкой, — вам следовало бы встретиться с мамой моего Николая. Попытаться сделать так, чтобы она не была особо зла на вас, что ее сын сядет один. А точнее, вместо вашего.

Женщина, услышав последнюю фразу, вся вжалась в стул.

— Почему вы говорите „вместо“? Разве Коля не воровал колеса?

— Воровал. По просьбе или по подначке вашего сына.

— Но ведь Ваня должен был ему заплатить за эти колеса. Он просто приехал их забрать, не зная, что они ворованные. — Голос женщины стал крепче и увереннее.

— Знаете, мне нравится, когда клиенты начинают излагать адвокату его собственную версию событий. Приятно, когда то, что ты придумал, звучит так достоверно, что даже знающие правду верят вымыслу! — Вадим говорил жестко, наотмашь.

— А разве это вы придумали, а не Феликс Исаакович? — Маша искренне удивилась.

— Разумеется — я. Он же не смотрит программу „Время“. — Злоба на этих сытых баловней советской власти пересилила инстинкт самосохранения.

Маша помолчала, изучающе глядя на Вадима, и неожиданно сказала:

— Все не так просто в этом мире, молодой человек Не так просто!

— Соглашусь, — примирительно сказал Вадим. — И даже приведу пример. Коля не нуждается в деньгах. Он снимал колеса не ради денег вашего сына.

— Это я поняла из разговора с его мамой. Мы встречались два часа назад. Она не только не взяла три тысячи, которые мы ей предлагали, а просто нас выгнала.