Автора!

— А без атрибутов? Без монитора на столе, кожаных кресел и секретарши в приемной не смотрюсь?

Кабинет, в который въехал Леонидов, так и оставался безликим. Алексей удовлетворил все просьбы, но потратиться на себя так и не решился. Шикарный же кабинет Серебрякова, убитого в августе прошлого года, пустовал по-прежнему, Ирина Сергеевна, его вдова и нынешняя хозяйка заглядывала в офис редко.

— Я тут о вас справки навел, Алексей Алексеевич. Вы ушли из органов пять месяцев назад и в таком же звании, как я, только не из какого-то РОВД, а из Главного управления, и с хорошей репутацией ушли. Вам очередное звание должны были присвоить. Затянули, потому что у вас было взыскание. О вас чуть ли не легенды ходят! Мол, Леша Леонидов такое дело сразу раскрывал. Так мне сказали по поводу убийства Клишина.

— И что? Люди с министерских постов уходят, из президентов, но живут же после этого! Решение оставить карьеру сыщика — это не смертельно. Поверьте, можно не только выжить, но и достойно прожить.

— Это уж точно: достойно! На большие деньги польстились?

— Да. Польстился на большие деньги. О моей бывшей работе все?

— Это больная тема?

— Нет. Но хотелось бы знать, я что, подозреваемый?

— Подозрение с вас я не снимаю, хотя ясно начинаю понимать, что если убили вы, то доказать это практически невозможно.

— Это еще почему?

— Ну вы же знаете, на чем можно засыпаться и постарались улики уничтожить. В доме все чисто, отпечатков нет, следов грязной обуви тоже, никто вас не видел ни входящим в дом Клишина, ни выходящим оттуда. Все-таки профессионал, чего уж тут…

Леонидов едва сдержал улыбку, вспомнив, как ночью они с Барышевым, бывшим десантником, а ныне сотрудником вневедомственной охраны, весьма непрофессионально лезли в чу-|||||| жое окно. И сказал насмешливо:

— Да, ампулу из-под цианистого калия я бы не стал оставлять на месте преступления. И вообще не стал бы оставлять. Ибо на ней есть маркировка. Нетрудно вычислить, с какого химико-фармацевтического завода она взялась. Свидетелей нет, кроме покойника, а в его способности предсказывать будущее ни один суд не поверит. Тоже мне, Нострадамус из деревни Петушки!

— Вам весело, как я вижу?

— Грустно. Если я на Библии сейчас поклянусь, что не убивал никакого писателя и вообще не знал о том, что он заходил в мое отсутствие к жене, вы же мне не поверите? Что значат слова человека, не замеченного до сих пор ни в какой антиобщественной деятельности, против пуговицы от рубашки и голубого платка?

— Ну отчего же? Я как раз вчера беседовал с вашей женой. Она, похоже, вообще врать не умеет. Честно рассказала мне про школьный роман с Клишиным, про то, что он был мстительным человеком. И по характеру не подарок.

— Вы были у Саши? — насторожился Алексей.

— А что странного? Из-за нее же весь это шум.

— И что заставило вас принять ее взгляд на Клишина? Ну, насчет Пашиной мстительности и злобы?

— Я разговаривал кое с кем из его знакомых. Надо же было узнать, писал он, основываясь на реальных фактах, или был мастер приврать.

— И что вы услышали, Игорь Павлович?

— С детства литературу не люблю и, признаюсь, ни черта в ней не понимаю. Например, нормальный человек просто скажет: «Я вышел из дома и пошел на электричку». А тот, который писатель, непременно выдаст: роса на траве блестела, что-то там звенело где-то в воздухе, гудок электрички был похож на набат, сама электричка еще на кого-то. И из обычной двухчасовой поездки в вашу, допустим, деревню Петушки на поливку огорода выйдет лирическая поэма о том, какое это счастье просыпаться рано утром и слушать пение птиц. Весь этот бред и есть литература.

— А почему бред?

— Да потому что все вышесказанное неправда! Все чепуха. Реалистом надо быть, а не пудрить людям мозги, — сердито сказал Михин. — Вот взять например, этого писателя Клишина. Врал он? Конечно, врал! Все говорят, что был он человеком особенным. И эта особенность заключалась в том, что Павел Андреевич исключительно умел наживать себе врагов. У него не складывались отношения ни с кем: ни с женщинами, хотя он и был красавцем; ни с издателями, хотя он, без сомнения, был талантлив; ни с друзьями, хотя многие хотели бы таковыми стать. Он обладал уникальной способностью говорить людям вещи, которые они меньше всего хотели бы услышать. И люди переставали с ним разговаривать и вообще общаться.

— Как интересно! И кто конкретно?

В это время Марина Лазаревич внесла поднос с двумя чашечками кофе и вазочкой с конфетами. Михин прервал патетический монолог, невольно уставившись на ее стройные ножки, открытые короткой юбкой. Марина поставила поднос на стол, и ее каблучки зацокали обратно к двери. Дверь закрылась, а Михин все еще сидел. Открыв рот.

— Секретарша у вас, я смотрю… — покачал головой капитан.

— И что?

— Как жена на это смотрит?

— Положительно. Она не ревнивая. Ну так что именно говорил людям этот писатель?

— Писатель? А, да, мы о Клишине… Кофе можно пить?

— Да. Это настоящий, не муляж. Михин отхлебнул кофе и сказал: