Авторитаризм и демократия

В Аргентине сразу после переворота в марте 1976 года военными властями и их приспешниками тоже был развязан террор против тех, кто был недоволен режимом. Его противников — реальных и потенциальных — без суда арестовывали, пытали, казнили. На них нападали на улицах добровольные помощники режима. В нынешних аргентинских учебниках эта травля получила наименование «грязная война». Репрессии начались уже при первом руководителе хунты Хорхе Видале и продолжились при его преемниках. При этом Видаль и его соратники всеми силами пытались представить себя защитниками интересов малого и среднего бизнеса. Одновременно они стремились ослабить влияние своих потенциальных соперников из Перонистской партии (по сути, социал-демократической) в рабочей среде. Но эта политика не была вполне успешной. Лидеры режима не пользовались особой популярностью. Даже победа национальной сборной на домашнем чемпионате мира по футболу в 1978 году особо хунте не помогла. Ни выборов, ни референдумов военные власти Аргентины не проводили.

Политологи и юристы, анализировавшие итоги авторитарных правлений в Бразилии, Чили и Аргентине, обращали внимание на определенную разницу в методах проведения репрессивной политики и роли судов в этих странах. Например, Э. Перейра обращает внимание на подход бразильских генералов после переворота 1964 года к репрессиям и сдерживанию политических оппонентов. Он указывает, что в Бразилии процессы над обвиняемыми в государственных преступлениях устраивались публично в военных судах, включавших одного гражданского судью-профессионала. На их решения можно было подать апелляцию в вышестоящие военные трибуналы и в конечном счете в Верховный суд.

Напротив, правительство Чили при Пиночете репрессировало большинство своих оппонентов во внесудебном порядке. Даже в тех случаях, когда суд устраивался, разбирательство проходило при закрытых дверях, а в качестве судей заседали военные, не имевшие юридического образования. Что касается обычных судов, то они работали так же, как и до переворота, но не доставили Пиночету никаких проблем. Объясняя причины тотального конформизма чилийских судей, получивших образование и подготовку в условиях демократии и в стране с сильной правовой традицией, исследователи приходят к выводу, что помимо обычного страха действовал и другой фактор. Речь идет о «многолетней приверженности к аполитизму, которая, будучи поднята на уровень идеологии, поддерживалась сильной судебной бюрократией»[8].

Наиболее масштабные и почти полностью внесудебные репрессии организовала, по мнению Перейры, аргентинская хунта. Перейра объясняет это тем, что военные были раздражены предшествующим опытом рассмотрения дел политических оппонентов в гражданских судах. В 1971–1973 годах Национальный уголовный трибунал оказался (по мнению военных) слишком медлительным и непоследовательным в решениях. То, что многие из осужденных слишком рано оказались на свободе, военные сочли «безответственной амнистией и избавились от последних остатков уважении к суду»[9].

Нужно сказать, данный исследователь весьма снисходителен к опыту военных судов в Бразилии в период диктатуры. У других ученых такой подход вызывает обоснованные сомнения[10]. Вероятно, эти сомнения могла бы разделить и экс-президент Бразилии Дилма Руссефф, которая провела в тюрьме при диктатуре два года и после перенесенных пыток вынуждена была долго лечиться.

Таким образом, судебная система и право играли в процессе легитимации авторитарных режимов особую роль. Политические права в рамках данных режимов, как правило, не обеспечивались (и часто вообще отрицались), но при этом большинство авторитарных правителей были заинтересованы в том, чтобы у граждан сохранялось убеждение в законности установленных порядков, в защищенности их собственности от преступных посягательств и в эффективности судебной системы в целом. Питер Г. Соломон-младший справедливо отмечает, что «необходимость руководить или управлять авторитарными государствами, которые не находятся на грани крушения и не сталкиваются с политической конкуренцией, может стать дополнительной причиной для того, чтобы обратиться к праву и судам»[11].

Таким образом, обобщая сказанное, отметим, что следует различать по крайней мере две возможные модели отношений власти и судов при авторитарных правлениях.