Читаем Авторская энциклопедия фильмов. Том II полностью

 Большинство фильмов Довженко — боевые картины, свидетельствующие о редкостной визуальной и идеологической жестокости. Специфика этих картин состоит в том, что их зачастую мощная поэтика целиком и полностью подчинена пропагандистским целям. Земля не является исключением. Отказываясь от созерцания и вневременности, Довженко, напротив, стремится описать очень определенный момент в политической истории страны: начало коллективизации земель и механизации труда. В этот особенный момент происходит трагическое столкновение 2 миров и крестьянских классов. Одни (кулаки) символизируют в его глазах прошлое, мракобесие, гнет и насилие; другие (колхозники) — прогресс, гармонию, будущее и радости не столь тяжкого труда. За исключением 1-й, простой и универсальной сцены (безмятежная смерть дедушки, прожившего долгую и насыщенную жизнь), Довженко мастерски использует возможности поэтической метафоры, ряда собирательных и символических образов, как оружие в идеологической борьбе. Расчетливый полемист и защитник идеи, он ищет в изображении, в поэме, в лиризме ту силу убеждения, которой другие требуют исключительно от драматургии. Не то чтобы он презирал или недооценивал драматургию — нет, но он всегда ставит ее ниже поэтического порыва, который должен рождать солидарность в зрителе. Так заключительные сцены, где смешиваются песни колхозников в похоронной процессии, невыносимые страдания вдовы, проклятия попа, признания и злобный бред убийцы, рождение брата Василия, своей визуальной и диалектической виртуозностью обязывают нас осудить кулака как врага прогресса, коллективизации, механизации — в общем, всех жизнетворных сил и правды на земле. Дело специалистов (не по кинематографу, а по истории России) определить, насколько легитимно это осуждение, особенно на Украине. Отметим, что в то время «Правда» упрекала Довженко, который недостаточно охарактеризовал кулака, поспешил осудить его, прежде чем описать. Поэтическая аллегория часто приобретает у Довженко опасную схематичность показательных процессов.


БИБЛИОГРАФИЯ: в серии «Классические киносценарии» (Classic Film Scripts, London, 1973), том 41, опубликован текст, составленный Довженко между 1919 и 1952 гг. Это запоздалый литературный эквивалент фильма — более нюансированный и менее обрывистый; он содержит значительные расхождения с оригинальным произведением. Ранее этот текст был опубликован на фр. языке «Бельгийской королевской синематекой» (Cin'emath`eque royale de Belgique, 1958), а также - на рус, англ. и фр. языках в Москве (1965).

Zero de condulte

Ноль за поведение

1933 — Франция (44 мин)

· Произв. Argui Films (Жак-Луи Нунез)

 Реж. ЖАН ВИГО

· Сцен. Жан Виго

· Опер. Борис Кауфман

· Муз. Морис Жобер

· В ролях Жан Дасте (воспитатель Юге), Робер Ле Флон (воспитатель Паррен), карлик Дельфен (директор), Бланшар (старший воспитатель), мадам Эмиль («Мамаша Фасолина»), Луи Лефевр (Косса), Жильбер Прюшон (Колен), Жерар де Бедарьё (Табар), Мишель Файар (девочка), Леон Ларив (учитель химии), Анри Сторк (кюре).


Каникулы кончились, двое мальчишек возвращаются на поезде в коллеж, хвастаясь друг перед другом последними трофеями. Они приезжают уже поздно вечером. В спальном помещении на них осыпается град наказаний. Один мальчик — лунатик — гуляет во сне. Наутро во дворе четверо мальчишек вступают в заговор. Воспитатель Юге, мечтатель и поэт, на уроке пародирует Чарли Чаплина, а чуть позже на уроке делает стойку на руках на собственном столе. Выведя детей на прогулку в город, он сбивается с пути: детям приходится его искать. Прогулка заканчивается под проливным дождем.

Директор коллежа — карлик, едва способный дотянуться до полки над камином, где он по обыкновению сушит свою шляпу, — делает ученику Табару (одному из заговорщиков) выговор за длинные волосы и сажает его под арест. Воскресенье один из ребят проводит у доверенного лица родителей, 2-й - у своей матери, кухарки по прозвищу Мамаша Фасолина (она слишком часто жалуется старшему воспитателю на то, что детей вечно кормят фасолью). В учебной аудитории пузатый, грязный и лысеющий учитель химии сочувственно гладит Табара по руке; в ответ ученик называет его «дерьмом». Директор требует от Табара публичных извинений; вместо этого Табар говорит: «Я и вас назову дерьмом». Это — сигнал к восстанию, которое поднимается в спальне: кровати громоздятся на-попа, подушки раздираются, пух летает в воздухе. Утром 4 заговорщика привязывают к кровати спящего воспитателя по прозвищу Пердун, ставят кровать вертикально у окна и обвешивают его фонариками. Затем они скрываются на чердаке, обстреливают разным хламом важных шишек, собравшихся на школьный праздник, и с песнями уходят вдаль по крыше.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих оригиналов и чудаков
100 великих оригиналов и чудаков

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Фёдоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Фёдор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!»В очередной книге серии «100 великих» главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым. Она будет интересна каждому, кто ценит необычных людей и нестандартное мышление.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии