Авторская песня 90-х (Сборник песен с гитарными аккордами)

— Осенняя цыганочка

Мучит голову рассвет, осень год за годом, нету дня и ночи нет славная погода. Капли скачут на стекле городские шутки. Ах, не будет ли светлей днём, хоть на минутку?

Год ли, день ли, так сошлось, всё по счёту платишь. Даже брызги от колёс все летят на платье, не промажет ни одна, всё сполна досталось. Да была ль в году весна? Сроду не бывало!

Завести коня во двор, запереть ворота, кто там бродит — гость иль вор думать неохота. А подумать, всё равно, всё равно сворует оглянись, с кем пьёшь вино? Кто тебя целует?

Мучит голову рассвет, что ж, рассвет и только, не спрошу: "Вам сколько лет? Осеней вам сколько?.." Ночь проходит по земле, капли бьют «Цыганку», вроде, стало веселей, только наизнанку. ж3 р.

— Песня об утреннем городе

2/4

Этот город — он на вид угрюм, краски Севера полутона, этот город — он тяжелодум, реки в камень он запеленал. хс.

А сейчас, дождями перемыт, пряча лужицы в своей тени. Розовеет на Неве гранит и дома стоят совсем одни. хс.

Птичий гомон будит Летний сад, разминаются мосты, кряхтя. Силуэты обрели фасад, в эту ночь я у него в гостях. хс.

— Поезд издалека

Дальний слышится гудок, рельсы шепчутся о чём-то, пасажирский, иль товарный им пока не угадать. По щеке скользит цветок, вьётся труженица-пчёлка, будто до него и верно не секунды, а года.

Безразличный примем вид или лучше — беззаботный. Будто и взаправду поезд электричка, товарняк. Ну проедет, пролетит, полно врать перед собой-то, жуй травинку, успокойся, ты сейчас увидишь знак.

Вот дымок сороковых, тепловоз пятидесятых, на подножках на вагонных по вдвоём и по втроём. Кто сумел — на боковых, остальные на висячих, едем, едем незаконно, в завтра светлое своё.

Значит поезд вон какой!.. Где там нижняя подножка? Ну, привет, пацан губастый, мы прорвёмся, но держись. Ты упрись в неё ногой, да всерьез, не понарошке, незнакомое — опасно, эта штука парень — жизнь.

Пролистает паровоз пару вёрст, намотает их на оси колёс, перепуталось там всё, не сошлось, натянулось, напряглось, порвалось и клочками унеслось. Паровоз…

Так и катится состав, как мелодия по струнам, всё что крупно, всё что мелко, есть и топливо и груз. Эй, в машине, не устал? Видишь, и не так уж трудно вовремя заметить стрелку, вовремя запрятать грусть.

Вот купейный мой вагон до начала целый поезд. Как-то быстро всё пропето даже ахнуть не успел. Ведь казалось — на роман. Ну, по крайней мере, — повесть… Восемь строчек, два куплета вот и всё, что было, спел.

Ну зачем цепочку рвать, многоточие — не точка, вон полянка, где лежал ты, мимо окон поплыла. Непримятая трава: ни окурка, ни следочка. И остались, как ни жалко, лишь ромашка да пчела.

— Прокатилось лето кубарем,

Прокатилось лето кубарем, ты стоишь заворожённая словно тучка в небе утреннем, синевою отражённая. Знаю, с мужем ты не дружная, жизнь не ладится, не ладится. Ах ты, вдовушка замужняя, посиди со мной красавица.

Одари сердечным золотом. А она смеётся: "Где уж нам!" Говорит: "Да вы так молоды, вам ещё ходить бы к девушкам. А красивых нынче мало ли…" И подумал я: "А много ли?" Между нами листья падали, и шептались грустно тополи.

И дрожали губы влажные не от страсти, а от холода. Стало жаль, что мы домашние и уже не так уж молоды.

Прокатилось лето кубарем…

* * *

— Тебе

6/8(1/2)

Ах, не дели ты с музыкой слова, они, как мы с тобой, неразделимы, а если не сольются воедино, то лгут слова, а музыка права.

Ну что ещё так нежно обоймёт, так глубоко на дно души заглянет, поманет, позовёт и не обманет, и все печали до конца поймёт?

Ах, не ищи ты трещинку в любви, не проверяй кирпичики на прочность, а то ведь вот случится, как нарочно, со страху страхи сбудутся твои.

А ну ка загляни судьбе в глаза, увидишь только то, что сам захочешь. От веры до сомненья путь короче, намного, ох, короче, чем назад. хс.

Ах, не пускай ты ревность на порог, она и ненасытна, и всеядна. И ты пропал, когда промолвил: "Ладно! Проверим подозренья, хоть разок…"

Сомненья дьявол ловок и хитёр, погашенное снова жжёт страданье, и не стремись услышать оправданья, они — поленья в этот же костёр.

Ну не надо, пусть напев беспечный успокоит душу и умерит боль. Страх с любовью они рядом вечно, значит любишь, если так с тобой.

Ах, не дели ты с музыкой слова, ах, не ищи ты трещинку в любви…

— Уличная цыганочка

Мой джинсовый, всепогодный, раз в году меняемый я надел его сегодня твердый, несминаемый.

Я на Бога уповаю

моего, еврейского,

бирочку «левайс» вшиваю

жаловаться не с чего.

Жаловаться нет причины вот сижу и радуюсь: солнце светит, я — мужчина, и живой — не правда ли?

Поглядишь на вещи шире

и смеяться хочется:

все прекрасно в этом мире,

когда гордость кончится.

Надо же — пока болтали, в песне зубки режутся. Как там струны на гитаре? День еще продержатся?

Обуваю босоножки

на носок нейлоновый

пусть все видят, кто идет:

трагик в роли клоуна.

Что-то ведь такое было ариозо Канио. Ладно, это мы потом, это — на прощание.

Мое место — возле банка,

метр-ва-хеци в сторону.

Бокер тов, мадам гражданки!

Что ж, начнем по-черному.

— Аидыше мама, — аидыше папа, — аидыше братик, — аидыше — я.

— Подайте, евреи,

— в аидыше-шляпу.