Я абсолютно не в состоянии вспомнить, каким образом мы продолжали наше путешествие — ни то, на чем мы ехали, ни о чем мы говорили. Мысль о смерти ни на минуту не покидала меня — мысль, с которой мне непременно следует расстаться до того, как лечь спать. Или я закричу! Ах, как будто криком можно прогнать смерть! Нет, только представить себе: тысячи и миллионы лет лежать в гробу! Нет, вечная вечность невыносима!
Встреча с пастором омрачила тот день, заставила меня надолго умолкнуть, погрузиться в безнадежность. Сами собой сложились строки:
Серые тени, синие-синие,Смерть и ясный солнечный день.Скрылось солнце, умолкли птицы…Слова эти не идут из головы, и я твердо решаю закончить дома это стихотворение. Быть может, строки эти не нашли своего продолжения потому, что их вытеснили впечатления, последовавшие сразу за принятым решением?
Какой-то отрезок шоссе мы шли пешком. Гуннар, как всегда, о чем-то болтал, должно быть не понимая, почему я молчу. А я вся отдалась своим строкам. И вдруг — о ужас! Сердце рвалось из груди, я задыхалась: совсем недалеко, у самой дороги, в траве лежал мертвый человек! Но что, если он еще жив? Что, если его от удара выбросило из машины и он потерял сознание, нуждается в помощи? Гуннар хотел бежать в деревню. Он крикнул:
— Бежим в деревню, вызовем полицию, «скорую помощь»!
Я схватила Гуннара за руку. Сейчас, когда все позади, я думаю: до чего же глупо должно было все это выглядеть! И в то же время я поняла: Гуннар оказался трусом.
— Я не выношу крови! — чуть не стонал мальчишка. — У меня нет перевязочного материала. А вдруг это убийство? Ничего нельзя трогать, пока не придет полиция!
Овладев собою, я оставила стенающего мальчишку там, где он стоял, и направилась к мертвецу. Кровь застыла в моих жилах… Что я говорю, — превратилась в кристаллы льда! Гуннар же, решивший последовать моему примеру, держался позади, подталкивая меня вперед. Я чувствовала, как мальчишка вцепился в рукав моей куртки.
Мертвец зашевелился.
— Он жив!.. Спаси его, Тереза!
— Алло!.. Что с вами?.. Вы ранены?