Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 08

Все ж другие названия придумали мы с Серегой и употребляли их в соответствии с регламентом. Например, иногда мы говорили Кепка – в мажоре, а иногда Ашот – в миноре. А в ровном настроении мы говорили Ереван. Но имелся-то в виду один и тот же пивняк.

Дело в том, что когда человек произносит хореическое слово, с ударением на первом слоге, он всегда вскидывает голову:

– Кепка.

Если же он произносит ямбическое слово, с ударением на втором слоге, то он опускает голову:

– Ашот.

Например, утром, с бодуна, в минорном настроении, когда я спрашивал Серегу, куда бы нам пойти, он говорил, опуская голову:

– В Ашот.

Но, уже на месте, после кружечки пивка, Серега поднимал голову и спрашивал:

– Мы где? В Кепке?

А потом, после третьей кружечки, Серега мирно огладывался по сторонам, двигал горизонтально своей большой щедрой ладонью и говорил:

– Ереван.

То же и с Москвой Слезам Не Верит. Мы редко называли ее полным именем, а чаще всего говорили просто:

– В Москву.

И вот, если мы с Серегой шли в один из этих пивняков в четверг, то это был самый благоприятный день для Вильнюса. Потому что в пятницу вильнюсяне образовывались в Жемайнчи, чтобы пивком размяться.

Если же мы шли в белорусские пивняки в пятницу, то в Вильнюсе мы образовывались, соответственно, в субботу. Тогда вильнюсяне уже разбухивались, и их приходилось отлавливать по флэтам.

А это стремно: ходить по Вильнюсу с бодуна и по всем флэтам вильнюсян ловить.

Но если мы шли попить пивка уже в субботу, то в Вильнюсе мы появлялись в воскресенье. Тогда всё было просто. В ночь с воскресенья на понедельник вильнюсяне проявляли себя у Аудрюса, который жил в двенадцати километрах от Вильнюса, неподалеку от замка Тракай, в старинном доме с башенкой, который язык не поворачивается назвать флэтом. А вильнюсяне потому проявляли себя у Аудрюса, ибо он жил в этом доме с башенкой один, поскольку был сирота, то есть, не было у него родителей.

Все это еще зависело от времени года. Вильнюсян потому приходилось отлавливать по флэтам, ибо их родители уезжали на дачи весной, летом или осенью. А зимой все вильнюсяне врывались к Аудрюсу прямо в пятницу. А вот в августе, в Вильнюс вообще не светило ехать, потому что в августе вильнюсяне были в Гурзуфе.

Если все эти обстоятельства помножить на график проводниц, то получится, что, скажем, в среду, зимой, в нечетную дату, можно было пойти попить пивка в район Белорусского вокзала и не образоваться под Витебском или Минском с бодуна.

Я высказал свои соображения Сереге, и он понял, что если мы пойдем именно туда, то образуемся, самое большое, в 117-м отделении милиции.

Так мы и сделали, направив свой путь в Гульбарий. Только воскресли мы почему-то не в 117-м отделении милиции, а в 5-м отделении. И не в том 5-м отделении, которое находилось на Арбате, в Москве, а в каком-то 5-м отделении города Загорска. Но это уже – совсем другая история.

Как мы бушевали в Загорске

Как известно, однажды мы с Серегой возникли в 5-м отделении милиции города Загорска. Утром, когда все загорчане двигались на работу, мы как раз выходили из отделения милиции и, остановив прохожего загорчанина, ткнув в него пальцем, спросили, где они в процессе своего движения на работу пьют пиво, и тот немедленно отвел нас в пивняк.

Постояв в пивняке до без пяти одиннадцать, мы выдвинулись в гамазин, где взяли Золотой, как сами те старые времена, Осени и, побухивая, приступили к осмотру достопримечательностей.

Серега сказал:

– Яша. Ты где вчера пропал?

Я сказал:

– Я пропал в Гульбарии. А ты где?

Серега сказал:

– Я тоже пропал в Гульбарии. Но потом я возник, но уже в Ереване.

Я сказал:

– А я в Ереване как раз и пропал. Во второй раз. Но потом я возник – в Москве Слезам Не Верит.

Серега сказал:

– Получается, что мы вчера весь день ходили вокруг Белорусского вокзала, но выступили почему-то с Ярославского. Нет. Этого полета нам никогда не разобрать.

Среди достопримечательностей города Загорска мы обнаружили источник с ледяной водой, где купались глубоко верующие люди, очищаясь таким образом от своих грехов.

Мы заняли очередь к источнику, который представлял собой бревенчатую избушку, похожую на баню, куда верующие входили партиями по несколько человек, а потом оттуда слышался плеск.

Мы посчитали, что если температура воздуха сейчас порядка нуля, а температура пресной воды меньше нуля быть не может, то вода в этом ледяном источнике должна показаться нам теплой.

Как назло, нас с Серегой разделили: Серега оказался в своей партии последним. Я остался стоять на улице, и мне как первому в моей партии дали читать молитвенник.

Я прокашлялся и начал. Что мне читалось, я, конечно, не помню, но уверен, что читал я хорошо, трезво.

Внезапно раздался громкий, красноречивый звук. Это был точно такой звук, с которым тяжелое человеческое тело ударяется о плохо закрепленную доску.

Я подумал:

– Серега.

Гляжу: несут голого Серегу, твердого, как памятник, и кладут его на снег. А рядом с ним его одежду кладут.

Серега сказал:

– Там плохо была закреплена доска. Яша. Не ходи туда.