Автостопщик

Михаил, собрав все силы, ждал наказания за совершённое, но к его удивлению, ничего не последовало. И он стал расслабляться.

Поступок блондина возмутил фашиста. И если бы не одна причина, то несомненно в адрес Михаила посыпался бы, град беспощадных ударов в придачу с целым рядом оскорблений. Нет, он его не пожалел (откуда у этого зверя в обличии человека гуманность), дело в другом – в уважении. Он всегда, ещё со школы имел к себе уважение среди младших, сверстников, друзей и добивался его у старших ребят, а в армии выбивал силой. Он, чувствуя исходящее уважение к нему от других, от этого наслаждался, считая себя королём. В его понятии уважение делилось на две группы. Первая – страх. Раз уважают, значит, боятся. И вторая – восхищение, которое обычно он не замечал. И сам его не проявлял, а если проявлял, то это случалось очень редко. Не каждый человек мог его заслужить. Конечно, это чувство категорически не распространялось на тех людей, которых он не переваривал. Им восхищения ну никак в нём не пробудить. И даже, если он к кому-нибудь и питал это чувство, то в этом никогда не признался бы. Его восторг мог выражаться в простых поступках. Например, крепко пожать руку, пригласить попить пиво, предложить свою защиту, если вдруг что такое случись, и всё.

В Михаиле ему понравилось стойкость, своеобразная дерзость, смелость, стремление «не быть побеждённым», не хрупкость, которая отсутствовала у многих (те ломались, сдавались, просили пощады, а этот)... Он даже не взял в счёт его первую реакцию убежать, удариться в бегство, так как считал её инстинктивной, он бы и сам, возможно, так же бы поступил в создавшейся ситуации. Потому что один раз, отделавшись от проблемы, после с облегчением вздохнув и уже начиная её забывать, как вдруг она снова возникла. И не факт, что на этот раз удастся её решить, в этом случае при везении лучше её избежать.

Блондин не убежал, и вот он, привязанный к дереву, ожидал от фашиста наказания, но не получил и после секундных раздумий произнёс:

– Я бы на твоём месте это не потерпел. Я поражён.

– Ошибаешься, очень сильно ошибаешься. Я просто думал, что взять от тебя на память. Зубы твои...или уши? А может вообще сердце тебе вырвать? Да собаке его отдать. Она у меня любит человечину. Вот и не знаю, как поступить с тобой (ложь).

– Мой тебе совет, – предложил Михаил, и бритоголовый внимательно прислушался, – отсоси мой член.

Лысый богатырь разозлился, вытащил нож из ножен, слегка воткнул остриё клинка под левую грудь привязанного Михаила. Вниз змейкой поползла кровь.

– Не шути со мной, – предупредил фашист, и для убедительности на несколько миллиметров вдавил остриё лезвия, отчего струйка крови Михаила удвоилась.

– Ха. И это всё... неужели ты достиг высшего уровня и дальше тебе развиваться некуда.

После этого высказывания бритоголовый больно ухватил за волосы блондина, и отрезал их Михаилу со словами: «Тебе они не идут». Закинул их в темноту. Затем ножом «вытатуировал» на теле нацистскую свастику, замкнувшуюся в круг:

– А это тебе на долгую память о нашей встрече, – и в завершении ещё раз хорошенько заехал локтём в челюсть привязанного и меченого блондина, который после сильного удара уже в который раз погрузился в беспамятство.

Глава 6

Михаил открыл глаза, когда забрезжил рассвет. Было прохладно. Всё тело ныло от боли. Сильно хотелось есть, но больше всего пить, потому что в горле пересохло.

Возле него летали десятки голодных злых комаров; другие уже наслаждались его кровью. Как же ему хотелось их всех отогнать, а лучше всего перебить долбанных кровопийц. Раздавить каждого, кто хоть чуточку испил его крови. Как они ему надоели. Почему у них нет ни капли жалости к нему? У него слишком быстро росла ненависть к этим глупым насекомым.

От бессильной злобы он издал нечеловеческий вопль, больше напоминающий рёв раненного зверя, надеясь вспугнуть их. Но лишь некоторые взлетели на миг, возможно, чтобы убедиться, не грозит ли им опасность, а самые смелые, вернее, уже допивающие его кровь комары даже не шелохнулись, решив наверное, что незачем прекращать пиршество, если тревога всё равно ложная, без настоящей угрозы.

Михаил терпел маленьких вампирёнышей, уходя в собственные мысли под переливчатую музыку птичьего пения.

Он потерял счёт времени, поэтому не знал, сколько его прошло с того момента, когда он пришёл в себя. Может полчаса, а возможно, и все два часа. А утро в этом крае просыпалось с прекрасным настроением, солнце словно предлагало себя целиком: «Берите-берите моё тепло – это вам».

Михаил увидел вдали приближающуюся телегу, запряжённую каурой лошадью. Когда телега оказалась рядом с ним, он стал, звать на помощь. Человек, правивший лошадью, наверное, дремал, склонив голову, полагая, что животное, зная дорогу, само приведёт его куда надо, или просто углубился в свои размышления и поэтому не заметил Михаила.