Автострада запредельности

Это был первый раз за все время, когда кто-то упомянул черный кубик, этот странный артефакт, видимо, потому, что никто не знал, что о нем сказать. Все, что уже произошло, все, кажется, чему еще предстояло произойти, вращалось вокруг загадки, которую представлял из себя кубик. Предположительно, это была карта Космострады, предмет всех вожделений, из-за которого и затевались все погони, все интриги, весь базар. В драме Парадокса этот кубик занимал на сцене центральное место. При упоминании Джона об этом ирония нашего положения наконец дошла до нас. Вот они мы, потерянные, заблудившиеся, без роллеров, но с ключом ко всей системе Космострады в нашем распоряжении… предположительно.

Ну ладно, если кубик и в самом деле легендарная карта Космострады, у нас не было никакой возможности прочесть ее. Не было даже никакого способа начать ее читать. Хотя мы даже не пытались копаться в этой штуковине, она выглядела страшно и интригующе сложной, кроме того — непостижимой. Ее непроницаемая чернота, казалось, говорила: даже и не думайте пробовать. Трудно было представить себе, что в этой вещице заключена просто полезная информация. Темные тайны — вот это может быть. Тайны, Которые Человеку Постичь Не Дано. Но карта дороги, которая просто показывает мотели получше, да пейзажи, которые стоит посмотреть? Не-а.

— Ты себе даже не представляешь, Джон, — сказал я, — как близок я был к тому, чтобы вышвырнуть проклятую дрянь через окошко.

Джон серьезно кивнул.

— Это как молния в руках.

— Вот именно. И нам уж слишком часто в последнее время приходилось ловить молнии голыми руками. Так почему же тебе кажется, что нам все равно лучше оставаться с этой штуковиной?

— Мне не хочется, как ты выразился… оставаться с этой проклятой штуковиной, но мне просто очень хочется проследить за каждым твоим шагом, пока ты не доставишь эту треклятую дрянь домой.

— Вот как? И что ты собираешься сказать своему двойнику, когда с ним встретишься?

— Моему дублю по Парадоксу? Мне кажется, нам очень даже будет о чем поговорить. Однако я не помню что-то себя самого, возвращающегося из такого путешествия. Поэтому, если я буду возвращаться обратно во времени, я не стану разыскивать себя самого. Я не сделал этого, поэтому можно утверждать, что не стану делать этого в будущем. Мне кажется, тут нет парадокса.

Роланд все это время думал.

— А что, если б ты пробовал, Джон? Что, если ты пытался разыскать себя самого?

— Я тогда потерплю неудачу.

Роланд ткнул в него пальцем.

— Но что, если ты сможешь себя разыскать?

— Но так не получится. Это уже история.

— Извини, Сьюзи, — сказал я, вставая.

— Конечно.

Я выбрался из ниши и прошел к сейфу, который был в стене возле койки, где растянулась Дарла. Она жаловалась на тошноту.

— Тебе получше? — спросил я, наклоняясь, чтобы приставить большой палец к считывающему отпечатки устройству в замке.

— Гораздо. Со мной практически все в порядке.

— Но у тебя есть добрая и свободная воля, — говорил Роланд, продолжая спор, — нет ничего, что могло бы помешать тебе отправиться обратно на Хадиджу и показаться там своему двойнику.

— Но я не стану.

— Я зато так сделаю.

Джон был искренне потрясен.

— Ты?

— Конечно. Я не смог бы от этого удержаться.

Джон с огорчением и изумлением покачал головой.

— Господи. Так искушать судьбу… это… — он передернулся. — На этот счет должен быть какой-то греческий миф.

— У греков не было машин времени.

— Нет, я имел в виду моральную аналогию. Эдип, может быть.

— Что же мне, глаза себе выколоть после того, как я это сделаю?

— Мне кажется, что у твоего двойника глаза сами из орбит выскочат.

— Объясни это, — сказал я Джону, плюхая перед ним черный кубик, — без парадокса.

— Не смог бы даже начать.

— А это еще что, черт побери, такое? — спросил Лайем.

— Хороший вопрос, — ответил я.

— Это штука, которая не может существовать, — сказал Роланд, — но, тем не менее, она существует.

— Это как? — поинтересовался Лайем.

— Это та штука, которую я, как говорят, привез из своего путешествия во времени и отдал кому-то… кто дал ее, в свою очередь, кому-то, кто вручил ее Дарле…

— Которая отдала это тебе. Понятно. Это карта Космострады.

— Может быть.

— Я в этом сомневаюсь, — сказал Роланд, поднимая кубик и вглядываясь в гладкие стены.

— Почему? — спросил Джон.

— Ну…

— Это самая чернейшая… чернота, которую я когда-либо видел, — сказал Лайем, который протолкался к столу мимо Шона, чтобы быть поближе. — Даже цилиндры…

— Ну, это… — ответил я. — Мы их всегда видим на большом расстоянии. А если посмотреть на них поближе, тоже становится не по себе.

— Это должен быть артефакт строителей Космострады, сказал Шон, — что же это еще может быть? Они, кажется, предпочитали этот цвет.

— Если это не карта Космострады, — сказал Джон, — то что же это?

— Странно, — сказал Роланд, почти касаясь глазом поверхности кубика, — ведь тут почти невозможно увидеть поверхность. Это… я хочу сказать, невозможно как следует…

— Но, если это не карта Космострады, — продолжал Джон, почти разговаривая сам с собой, — тогда…

Эта мысль повергла его в глубокое размышление.