Аввакум Захов против 07

Незнакомец был высокого роста, сутулый, отчего руки его казались длинными, как у пожилых носильщиков.

Он был в поношенном хлопчатобумажном костюме, в галстуке, утратившем свой первоначальный цвет, в дешевых целлулоидных светло-зеленых очках.

Сержант — человек бывалый, прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. У него уже выработался рефлекс на всякого рода неприятные неожиданности, поэтому, как ни велико было его изумление, длилось оно всего какую-то секунду. В следующую — он ухватился рукой за свой маузер, но как раз в этот момент незнакомец очень мягко сказал: «Спокойно, спокойно, мой мальчик!» — и эта новая неожиданность подействовала на него, как удар в солнечное сплетение. Нокаутированный, тяжело дыша, он стоял перед незнакомцем, так и не вытащив из кобуры маузера.

— Плохая у вас наблюдательность! — тихонько упрекнул его Аввакум. — Куда это годится? — Он указал на свои ноги… — Разве вы не замечаете, что я в тех же ботинках?

Послеобеденное время на пляже. Аввакум — в длинных, почти до колен, черных трусах и матросской тельняшке в белую и синюю полоску; на голове — широкополая соломенная шляпа. В таком виде он мог сойти, Скажем, за лесника, спустившегося сюда из своего соснового царства, сделавшего две тысячи шагов вниз, чтобы подышать морским воздухом, и ему неловко открывать свое волосатое тело — там, в горах, его еще никто не видел настолько обнаженным.

Он неторопливо прошелся раз, другой вдоль пляжа; золотистый песок ласкал его ступни, принимал их в свое лоно, укрывая собой по косточки, будто для того, чтобы они в полной мере ощутили его влажное обманчивое тепло, вскормившее первую жизнь. Солнце щедро разливало свое серебро, волны вдали высовывали белые гребешки, воздух, казалось, был пропитан голубизной и влагой безбрежного морского простора.

Он несколько раз влезал в разных местах в воду, сперва находился совсем близко от берега, потом — все дальше и дальше, уплывая далеко от последнего красного буя. И когда ему надоело — обычно ему всякая красота надоедала, как только удавалось в полной мере ощутить, насладиться ею, — плывя, он вдруг заметил среди воли, справа от себя, темное пятно — голова человека и руки, словно лопасти гребного винта, то появляются, то исчезают, вспарывают воду, гребут.

Словно от прикосновения к электрическому скату, по его телу пробежал ток. Наконец-то, наконец-то! Он напряг мускулы, чтобы достичь берега первым, и плеск воды у его ушей зазвучал торжественной музыкой. Казалось, в мире существуют лишь водяные брызги, сверкающие перед глазами как бриллианты, и прекрасная музыка.

Выйдя на берег, он определил местонахождение неизвестного пловца, определил, в каком направлении он двигался, и улегся на песок. Минуты две спустя, почувствовав, что пловец вылезает из воды, он повернулся на животе в его сторону и оперся на локти — в руках у него камера, которая все фиксирует, ничего не упускает.

Это лицо было ему знакомо по фотографиям, но сейчас он мог видеть то, что снимок обычно не мог уловить, — движение. Характер человека, то, что составляет его биологическую сущность, кровь — все это сказывается в его движениях, проступает в дрожании его ресниц, в подергивании губ, в выражении глаз и даже в походке, в манере держать руки.

07 вышел на берег и, хотя проплыл более двух миль, не сразу лег на песок. Он стоял у кромки воды, которая все еще лизала его ступни; он провел руками по груди, по бедрам и, сняв резиновую шапочку, тряхнул головой.

Несколько секунд 07 стоял неподвижно, хотя это вовсе не выглядело нарочитым. Но он наблюдал, взгляд его вычерчивал в пространстве эллипс, и Аввакум отлично знал, что ни одну деталь, оказавшуюся в пределах эллипса и заслуживающую внимания, он не упустит. Аввакуму было ясно, откуда это впечатление, будто 07 не наблюдает и его мало заботят окружающие, — ему хорошо была знакома эта манера ястреба прикидываться голубем: руки расслаблены, голова слегка наклонена вперед и в сторону.

Потом 07 зашагал вперед — он шел с видом человека, не испытывавшего к кому-либо особого интереса, хотя ни одна из мелочей, которыми полнится белый свет, не ускользала из его поля зрения. И Аввакуму вспомнилась породистая собака: она знает себе цену, хотя и не показывает виду.

Превосходный знаток анатомии, он не мог не восхищаться его телом, состоящим, казалось, из одних только мускулов, которые лишь напоминали о своих возможностях и силе, никого при этом не тревожа. Походка 07 казалась нарочито ленивой, как у самых сильных представителей животного царства.

Аввакум отвернулся.

На синей груди моря сверкали серебром бесчисленные мониста.