Аввакумов костер

Епископ Павел Коломенский, ознакомившись с вопросами, вынесенными на Собор Никоном, не сразу и сообразил, что задумывает патриарх.

Надо ли оставлять открытыми Царские врата с начала литургии до великого хода? Можно ли двоеженцам петь и читать на амвоне? Употреблять ли земные поклоны во время чтения молитвы Ефрема Сирина?

Вопросы эти, конечно, нуждались в разрешении, но ради них незачем было собирать Собор. Решения по ним патриарх мог принять и единолично.

И вместе с тем ни одного действительно существенного вопроса — ни о Символе веры, ни о троеперстии, ни о сугубой Аллилуе — патриарх перед Собором не поставил.

Не рассеялись недоумения епископа Павла и после патриаршего слова, которым открылся Собор.

Долго и путано толковал Никон, что современная Русская Церковь допускает в своих обрядах новшества, не согласные с древними русскими и современными греческими обрядами, что в церковных книгах накопилось немало ошибок, сделанных переписчиками, и надобно поэтому произвести исправления.

Мысли, которые так долго излагал Никон, сомнения ни у кого не вызывали. Исправить ошибки, вкравшиеся в книги, решено было задолго до Никона, об этом говорили и хлопотали все прежние патриархи. И на церковных Соборах тоже обсуждалось уже это. И справщики работали...

Другое дело, как исправлять, какие образцы взять... Униаты ведь тоже свои книги исправили...

Проводили на войну государя. Снова занялись соборными делами. Жарко горели купола соборов за слюдяными окнами, в Крестовой палате прохладно было. Сидели русские иерархи, рассуждали, надобно ли двоеженцам позволять на клиросе петь...

Никон, сидя в кресле, столь схожем с царским троном, внимал этим рассуждениям, оглаживая временами свою бороду. Сверкали тогда драгоценные камни на перстнях, унизывающих патриаршую руку.

Неспокойно было сверкание рубинов и бриллиантов. Казалось, будто искорки огня с чёрной бороды своей патриарх снимает. Тревожили эти неспокойные искры епископа Павла. Пытался разгадку найти тревоге.

И однажды во время молитвы вдруг осенило его. Ясно и совершенно отчётливо уразумел епископ Павел, почему не вынес Никон на Собор самых главных, тревоживших всю Церковь вопросов. Кто будет из митрополитов и епископов спорить с патриархом о двоеженцах? Слишком малозначителен вопрос! Другое дело — троеперстие, запрещённое Стоглавым собором. Другое дело — слово «истинного» в Символе веры! Тут уж мнения бы непременно разошлись, и какое бы взяло верх — один Господь ведает.

Поэтому-то и не стал выносить эти вопросы на Собор Никон, но, добившись согласия Собора на необходимость исправления ошибок в книгах и получив согласие с теми несущественными изменениями в чине церковной службы, что обсуждались сейчас на Соборе, рассчитывал он распространить это согласие и на введение троеперстия, и на изменение Символа веры.

Этот замысел Никона столь ясно открылся сейчас епископу Павлу, что ему стало страшно. Ведь если бы не прозрел, то в какой грех был бы введён против своей воли!

Епископ Павел Коломенский точно разгадал замысел Никона. Одного только не угадал он. Не догадался, что и самому патриарху не по душе его собственный замысел.

Так противно и мерзко было идти на крючкотворский подлог, что он порою с трудом сдерживал себя. Тогда-то, рассыпая бриллиантовые искры, и начинал оглаживать Никон чёрную бороду, пытаясь сдержать закипающий гнев на собравшихся в Крестовой палате русских иерархов. Как же не гневаться было, если по необразованности своей и дикости не могли постигнуть они высшей правоты реформы, если понуждали его, святейшего патриарха, хитрить и изворачиваться. Отвратительной казалась временами сама Русская Православная Церковь, неведомо как и почему разошедшаяся в своих обрядах с греческой и так цепко державшаяся за своеособливость, заставляя тем самым хитрить своего патриарха.

Какая-то злая полутьма заволакивала временами сознание, и Никон с трудом удерживал неприличную патриарху усмешку, когда удалось протащить в Деяния Собора запись, что Русская Церковь содержит неправые, нововведённые чины, а значит, — никто из архиереев в спешке и не заметил этого! — была не вполне православной...

Иногда злая темнота рассеивалась в голове Никона, и он сам с ужасом думал, как же могла Русская Церковь, его, Никона, родная Церковь, явившая столько великих святителей, быть не православной?! И тогда Никон готов был вскочить с патриаршего кресла и, ударив посохом, остановить злобное бесчинство, но снова и ещё гуще заволакивала темнота сознание, и Никон только потирал руки, как нечестный торговец, совершивший удачный обман.

И вот, сколько сил потрачено было Никоном, стольким пожертвовано, а что? Все Деяния Собора перечеркнул епископ Павел Коломенский. Одной-единственной записью перечеркнул, оговорившись, что хотя и подписывается под Соборным уложением, но относительно земных поклонов во время чтения молитвы Ефрема Сирина остаётся при прежнем мнении.