Аз Бога ведаю!

Главу отнявши княжью, злой и печальный Куря в котле ее сварил и, вынув череп, златом оковал. И сетовал при сем:

– Что мне теперь хозяин скажет? Что сотворит со мной? Тебе-то все равно, ты еще придешь на белый свет. А я?.. Меня и знать-то будут лишь потому, что голову отсек и чашу сделал. Да будь моя воля, стал бы я возиться?

Потом он череп снес своему хозяину и, кланяясь нижайше, подал.

– Что это, раб? – спросил тот, кубок озирая.

– Чаша, хозяин. Все сделал, как ты велел!

– Но почему пуста?! Как ты посмел мне поднести пустую чашу?! Что стану пить из этого сосуда? Где кровь Святослава?

– Вся в Днепр ушла… А пить можно вино!

– Чтоб я, высший рохданит, первая суть бога, вино лакал?! – и череп отшвырнул. – Сосуд не нужен! Что проку в нем? Мне кровь его нужна!

И босою ногою в грязи и струпьях ударил в Курино лицо…

Прекрасная же полонянка, Дарина именем, очаровала Ярополка. Он, рано вкусивший лиха ратного, походов, крови, возликовал при виде красоты, ибо юношеская душа его стремилась к свету, а значит, к любви. Забывши о княжении, о бремени власти, о стольном граде и Руси, он с юной девой или скакал в просторах на соколиной ловле, или купался в водах Днепра, на широких плесах, где нет и вовсе речной волны и воли и где в чарующих медленным кружением заводях, со дна, как из таинства рокового, взрастают лилии и белый цвет несут из мрака вод. Не полонянка, а князь плел венки из них и, украсив ими прелестную головку возлюбленной, и вовсе погибал от чар. Склонившись на колена перед ней, Ярополк молился на красу, как бы молился богине Мокоши.

– О, дева! – восклицал. – Мой свет лазоревый! Ни что не стоит в мире красы твоей! И стану я тебе служить, а не богам и людям! Ты есмь Свет!

Тешась полонянкой, он забыл о бабке – покойной княгине, которая в ожидании тризны лежала под землей во льду, а бояре, сходясь на свое вече, так и не решили, кто же станет хозяином на скорбном пире. А покуда князь молодой, подобно Роду, вкусившему сладкого дыма травы Забвения, забвенью бабку предавал, попы и иерархи ромейские тайно извлекли усопшую княгиню, отпели в храме, обрядили и, в деревянный ящик положив, земле предали, на поживу червям.

Когда ж известие пришло, что князь светоносный Святослав на Порогах в западню попал и будто в воду канул – лишь рукоять меча его нашли, и отчего-то Днепр с тех пор стал по ночам светиться – даже сему известию Ярополк не внял. И будто бы сказал:

– Молва лукава, отец мой жив: позрите, какое диво мне прислал!

И вкупе со своим дивом в лугах бродил, взявши ее за тонкую десницу, а своею сшибая пух цветочный и нектар – не головы врагов. Или в траве катался на пару с ней, вдыхая аромат – суть жизнь. И красной ягодой кормил с ладони жену свою, при этом молвя:

– Сии плоды, сей сок живительный есть мое семя. Пусть же оно войдет в тебя и ты зачнешь мне сына. Иль дочь, прекрасную, как ты!

Иль молча стоял под звездами, вскинув над главой в руках то существо, коему поклонялся.

– Прими в себя свет звезд! Чтобы светиться вечно! Отец! Благодарю тебя за дар! Мне ведома его таинственная суть, которую я получил, когда ты свет покинул. А посему ты вечно будешь жить!

Позрев на увлеченье брата, на то, что Киев и земля без власти прозябает, древлянский князь Олег приезжал во стольный град и говорил:

– Ты старший брат и старший рода! Но видя твои утехи, мне .горько! Отец тебе златой престол оставил, чтоб Русь стерег. А ты на деву променял и честь, и славу, и княженье. Власть свою на придворного мужа оставил, а имя ему – Блуд! Да разве можно доверять престол и власть человеку с таким именем? Вот и сотворится блуд в Руси!

Ярополк лишь рукой махал:

– Да полно, брат! Ты лучше позри на полонянку, жену мою! И все упреки вмиг позабудешь.

– И зреть не стану! Ужель не слышишь ты – рабичич в Новгороде с дядей своим, Добрыней, между нами кует вражду? А муж твой, Блуд, у сих кузнецов молотобоец! Ужели сговора не зришь?

– Красу я зрю! И жажду ее творить в Руси. Ибо она есть свет. Все прочее – земная персть. Коль вздымет ветер, то летит, а тихо станет – упадет и обратится в грязь, ежели дождь прольет.

И снова, взяв за руку Дарину, вел ее в леса, поля и плел венки на реках…

Однажды рано утром, на заре, проснулась полонянка и ощутила, что в ее лоне бьется жизнь новая, неведомая – то брошенное семя дало первый росток! Радостью объявшись, она было заспешила в мужскую половину терема ходом тайным, дабы известить мужа Ярополка, но позрела у ложа своего волхвицу – старую Карнаю.

– Зачем ты здесь? Кто звал тебя?

– А я хожу незваной, – промолвила старуха и посох подала. – Таков уж рок, прости… Идти нам след. Вставай, пойдем, пора…

– Куда же мы пойдем? Я мыслила идти ко князю, мужу Ярополку. Чтоб весть добрую сказать…

– Не должен знать он этой вести…

– Но почему?!

Карная старая вздохнула и отвела печальные глаза.

– Так ему легче… Ты пожалей его. В час смертный будет горше, когда он вспомнит о тебе и чаде нерожденном.

– Его ждет смерть?