Аз буки ведал

- Мама, не трогай стул, я не смогу сидеть. А ему и в кресле хорошо... Видел, какая она? Царица!.. Про барона Унгерна хотя бы знаешь? Который стал последним императором Монголии? А потом в Новосибирске наскоро расстрелян? Так вот, сам он из древнейшего немецкого рода, даже и русский дворянин потом, а бон-по, когда его увидели, сразу в ноги упали. Даже ничего доказывать не надо было. Это для Европы он сумасшедший. Для тех, кто истинного не знает. Сразу же начинается: "Вампир! Изувер!" А попробуй-ка не принести жертву! Если боги ее требуют. Попробуй отказать. Да! Унгерн вырывал у еще живых красноармейцев сердца! Но не для удовольствия же, не для еды же. Потом жег их, пепел в воду - и поил всех своих солдат... Ты понял, что эти суки "чистые арийцы" с нами сделали? Они же идею духа, где нация - ничто! подменили на самое тупое измерение черепов. Фашисты! Козлы! Тупые фашисты! А потом вдруг удивляются: почему у них дети буддистами становятся?! Козлы!

Джумалиев даже сплюнул. Лицо его, как обычно при волнении, становилось бледно-синюшным. А губы - так и просто синими. "Понятно теперь, вот оно откуда - голубая кровь".

- Ох и болит, зараза... А вот в той же истории: царь Иван Грозный, что твоих предков в Казани пожег, он того же себе искал в своей опричнине-то. А эти ученые как попки твердят: "Почему как орден? Почему?" Дубаки! Потому что орда - орден - орднунг - это все это одно: это наш новый мировой порядок. Когда царит жрец. Понял? И сейчас уже не так долго. скоро, может быть, совсем скоро...

И тут Глеб не ошибся - нет! - он в слабом из-за полузадернутой плотной и пыльной шторы свете увидел блеснувшую из глаз распалившегося рассказчика маленькую слезинку. Да! Она вдруг так неожиданно и быстро соскользнула по его щеке, что Джумалиев, через боль резко отвернувшийся к стене, мог лишь надеяться, что ее не заметили. Но голос тоже предательски дрогнул:

- Эх, если бы у меня отец... тоже настоящий был!..

Все. Лирика кончилась. Глеб встал из кресла. Шагнул к стене, почти ткнул носом в крайний клинок. Эх, как он любил историческое фехтование! Это было самое любимое из всего, что навязывал брат.

- Я-то к тебе не за былинами пришел. Дело у меня было.

Тот даже не пошевелился.

- Семенов сказал: только ты можешь здесь помочь.

- Ну?

- Я, понимаешь, кроме паспорта, еще и удостоверение посеял. Офицера.

- Какого офицера?

- Того самого.

- Что?! - Джума аж подскочил. И вскрикнул от боли: в спине что-то громко щелкнуло.

Он сел, согнувшись пополам. Потом вдруг тихо распрямился и, криво, тряся нижней губой, заулыбался:

- Слышь - отпустило. Во блин! Точно отпустило... Точно...

Он осторожно, прислушиваясь к своей спине, сделал шаг. Другой. Вроде пока было терпимо. Смелее разогнулся. "Хорошо. Хорошо-то как!" Теперь шагнул к зеркалу. Посмотрел на себя. Через отражение хмыкнул Глебу:

- Ты что, сразу не мог мне такое сказать?

- Это чтобы тебя сразу отпустило?

- Нет... Ну, хотя и это хорошо. Нет, чтоб я не болтал лишнего.

- А то что?

- Да видишь ли, - замялся Джума, - я-то думал... А ты, оказывается... А кто еще про это здесь знает?

- Три человека. Сам догадайся - кто.

Джумалиев тихо-тихо заходил по комнате, поднимая и опуская плечи и трогая все подряд. "Только бы не меня!" Глеб отодвинулся к окну. Но хозяин уже окончательно утонул в себе и в своем новом состоянии. Он нежно ощупывал бока, гладил поясницу. Слегка приседал. Потом разом остановился:

- Так ты зачем меня так подставил? Мне тебя теперь легче закопать. Да. И забыть. К хвостам собачьим.

- Что ж, так и сделай.

- Опять хорохоришься?

- Проверь.

- Сейчас и проверю. - Джумалиев зло стянул полотенце. Потащил из кучи синие брюки. Покряхтывая, очень медленно натянул, застегнул ремень. - Помоги рубашку надеть!

Глеб помог. Что теперь?

- Теперь пойдем. Не спеши. У меня еще все болит.

Они вышли на крыльцо, и Джумалиев старательно запер дверь.

- А мама?

- У нее с памятью плохо. Может выйти и заблудиться... Возраст. Приходится ведро ставить и закрывать.

Они вышли в проулок - Глеб впереди, Джумалиев, как привык, сзади. Так вывернули на главную улицу. Потом вдоль полупустых торговых прилавков. Забавная была реакция у теток с носками, колготками, стиральными порошками и штампованными китайскими детскими костюмчиками. Завидев участкового, они улыбались так старательно, что, даже когда Глеб обернулся шагов через пятьдесят, они все еще не могли расслабить свои стянутые лица. Понятно. Уважают.

- Видишь, как меня любят? А ты меня так и не понял.

Джумалиев, переваливаясь, теперь был рядом. "Сейчас за руку возьмет". И тот точно потянулся было к локтю Глеба, но вдруг отдернулся. К ним навстречу шла белая "нива". Оба всмотрелись, потом покосились друг на друга и ухмыльнулись: не та.