Аз буки ведал

С маху пролетев влажную папоротниковую ложбинку, Глеб, почти пополам согнувшись, стал карабкаться вверх. Очень вовремя пришло второе дыхание, и первое выровнялось, ага, вот теперь-то можно было и посоревноваться на столь пересеченной местности. Если бы только договориться о запрете на применение оружия... Но шутить он смог уже только под утро, когда, на этом самом втором дыхании, он отмахал не меньше десяти километров, а если сосчитать все по-честному - то вверх, то вниз - и все двадцать пять... Откинувшись на сухое сваленное дерево, Глеб расслабленно наблюдал, как снизу к нему поднимался густой туман. Как вскипающее молоко. Небо просветлело, в его прозрачной разбеленной синеве, подрагивая, слабо светилась прощающаяся Венера. Несмотря на свежесть, страшно хотелось спать. И чего-нибудь пожевать. Повернувшись на бок, он приподнял воротничок пиджака, подогнул ноги и, свернувшись калачиком, заснул. Плотный туман, заполненный птичьими голосами и шорохом звериных перебежек, вздувшись, охватил собой все и покрыл боль, тревоги и нужды мягкими, бессвязными обрывками воспоминаний, которые легко трансформировались ненапряженной волевой игрой в бесконечную цепочку приятно послушных образов.

Разбудил его бурундучок. Зверек долго бегал вокруг, устрашающе цокал и раздувал хвост: человек спал прямо на его кладовочке с припасенными орешками. Убедившись в напрасности своих усилий угрозами прогнать нахального чужака, он перешел к более решительным действиям: возмущенный бурундук стал просто скакать по Глебу вверх и вниз. Это наконец-то подействовало. Человек подергал плечом, поежился, попытался отмахнуться и проснулся. Они несколько секунд напряженно смотрели друг другу в глаза. "Ты кто? Чей холоп будешь?" От звука сиплого голоса зверек заскочил на ближнюю кривую сосенку и в ответ что-то пронзительно проверещал. "Не понял, чего тебе?" Глеб встал, закинул на затылок руки и сладко потянулся. И тут же присел. Хотя солнце вовсю светило и даже немножко пригревало, но тревоги никто не отменял. Стоило бы оглядеться. Бурундук опять зацокал и стал спускаться. Нет, раз зверек не боится, значит, поблизости никого нет. Не должно быть, по крайней мере. "Чего тебе? Можешь по-человечески сказать? А нет, так не приставай!" Развязав шнурки, освободил ноги и удивился: стопы от щиколоток жутко распухли, и было непонятно, как перед этим они вообще умещались в туфлях. Пошевелил пальцами и поморщился - больно. Надо бы их в холодную воду. В воду. А где эта самая вода? Он вчера прибыл оттуда. Или оттуда? Примерно так. Значит, там и Катунь, и дорога. Тащиться назад опять по этим же горкам, очень, честно говоря, не хотелось. Неужели поблизости не будет ручейка или еще чего-нибудь... такого? Спросить было не у кого, даже бурундучок убежал, наверное, не вынес запаха подсыхающих носков. В любом случае нужно идти. Просто идти по ложбинке, а она все равно приведет к воде. А где вода, там и люди. А где люди, там и еда. Или пуля... Нет, еда все же лучше.

С охами и ахами обувшись, он, прихрамывая на обе ноги, поплелся вниз по жесткой, короткой, ярко-зеленой траве, еще сырой от недавно вознесшегося тумана, выглядывая что-нибудь съедобное. Увы, как печально, что дети и внуки Лота после потопа перестали быть травоядными, хотя так и не переродились окончательно в хищников. Так, ни то ни се, это даже бурундуку известно. Вот теперь и думай, как быть: у елей кончики веток уже несъедобны - не весна, а тот наглый цокало убежал. Впрочем, в нем мяса-то было грамм десять.

Ложбинка, по которой он шел, столкнулась с двумя такими же, или чуть-чуть меньшими, и, образовав с ними круглый цирк, кончилась ничем. Пришлось опять лезть на вершину по очень крутому, с крупнокаменистыми осыпями, подъему. В разноцветных лишайниках и жирных катушках заячьей капусты, облеплявших крапчатые скальные обнажения, сидели краснокрылые кузнечики, которые всегда неожиданно выпрыгивали из-под под рук и ног и самодовольными красивыми дугами отлетали далеко в стороны... Когда до вершины оставался десяток самых невозможных по своей крутизне метров, прямо на голову Глебу посыпались мелкие камешки. Он поднял глаза: сверху выставилась противная козлиная морда. Коза мотнула бородой и опять затопала передней ногой, осыпая мелочь. "Ах ты, мерзкая! Вот я тебя на шашлык! Или нет, шашлык из баранины. А тебя на... лагман, что ли?" Домашняя коза внушала надежду. Ну, пусть она ушла от дома на пять километров, ну, пусть на семь. Семь, пожалуй, многовато, пять лучше. Но в дороге она должна не только есть, но еще и пить. Иначе молока не даст. А если она мясная? Или пуховая? Все равно пить-то должна! Здесь, наверху, немного обдувало, но и солнце припекало покрепче. Надев пиджак на голову и укрепив его связанными сзади рукавами, Глеб очень не спеша выбирал направление дальнейшего маршрута. Даже пять козлиных километров в горах не так-то просто одолеть, это он вчера сгоряча отмотал столько, а сегодня уже такого стимула не было. Пока не было. И пускай лучше бы не появлялось.