АЗ ЕСМЬ

«Человек родился в мир». Никто, никогда раньше Христа не сказал таких слов восторга от явления человека в сей мир, кроме Того, Кто создал человека. Он, Творец мира, возрадовался появлению его более, чем неописуемо чудному хору небесных тел: «Егда сотворены быша звезды, восхвалиша Мя гласом велиим вси Ангели Мои» (Иов. 38, 7). Человек драгоценнее всего прочего космоса. В завершении своем он станет дивным, подобным Дивному Богу, вечным и сверх-космическим. Он более, чем только микрокосм. Он — малый бог, «микротеос». Если безначальный Логос Отца, Творец мира, воплотившись, «во всем уподобился человеку» (Евр. 2, 17; Флп. 2, 7), то это значит, что и сей последний может стать во всем подобным Богу, даже до тожества, по дару Его любви.

Между Богом и человеком есть и должна быть соизмеримость при всей несоизмеримости. Если бы мы отвергли сие откровение, то стало бы совершенно невозможным какое бы то ни было истинное познание, то есть соответствующее действительности Божественного бытия. Если бы человек по природе своего духа не был «подобен Богу», «вочеловечение» Бога было бы невозможным. В Своем высшем блаженстве всесовершенного бытия Бог, благость беспредельная, возжелал излить сие блаженство вне Себя, в еще не-сущее, и творит мир разумных существ, «персональных», по образу Своему и подобию. Творит же не с тем, чтобы они лишь отчасти приобщались Его блаженству. Подобие «отчасти» — подчеркивает неподобие, следствием которого явилась бы невозможность вечного единства с Богом в высшем плане.

Учение о богоподобии человека, полном, а не частичном, лежит в основании нашей христианской антропологии. Образ и подобие Абсолюта, человек носит в себе сознание, что в духе своем он трансцендирует все формы бытия, свойственные природному миру. Надмирный Бог, надмирен и Человек. И живет он Бога как ОТЦА. В опыте нашей молитвы мы усматриваем в себе образ Божественной беспредельности, хотя еще и не вполне актуализированной, но уже предосознанной. Полнота нашего богоподобия, однако, не устраняет онтологической дистанции между Богом-Творцом и Человеком-тварью.

Трагизм творения разумных существ в том, что Человек — пал. И в силу сего падения пребывает в мучительном состоянии непрестанных колебаний: склонившийся ко злу, он ненавидит его и борется с ним; в своей жажде абсолютного блага Божественного Бытия, он отталкивается от Него при встрече лицом к Лицу и пытается скрыться в темной яме самоопределения вне Бога.

Христос, неразлучно соединивший в Себе и Бога, и Человека, есть единственное разрешение конфликта, кажущегося неразрешимым. Он воистину единственный Спаситель мира (Ин. 4, 42). Христос есть мера всех вещей — Божественных и человеческих. Вне Христа «никто не знает Отца», и помимо Него «никто не приходит к Отцу» (Мф. 11, 27; Ин. 14, 16). Он — духовное солнце, освещающее все мироздание. Во свете Его повелений мы знаем путь.

Естественно нам влечение к Высшему благу, но шествие к нему начинается нашим нисхождением в преисподние глубины. Покаявшийся апостол Павел говорит о Христе: «„Восшел“ что значит, как не то, что Он и нисходил прежде в преисподние места земли? Нисшедший, Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить все» (Еф. 4, 9–10). И именно сие является нашим путем после падения. В нашем сознании мы нисходим во ад, потому что с того момента, как нам открывается образ предвечного Человека, мы острее переживаем глубину нашего омрачения. Великая скорбь поражает все наше существо. Вневременные страдания духа превосходят всякую физическую болезнь. В молитве последнего напряжения ищется помощь Свыше. Рабы страстей, оторванные от Бога, взываем из глубины: «Прииди и исцели меня от одержащей меня смерти... Прииди и изгони из меня всякую злобу... Прииди и Сам Ты совершай во мне благоугодное Тебе: ибо я бессилен сделать что бы то ни было доброе: я пленник ненавистной мне тьмы».

Гордость есть и злоба, и тьма. В ней корень всех грехов. Господь начал Свою проповедь на Земле призывом к покаянию. Греческое слово «μετάνοια» значит — радикальное изменение нашего умного подхода ко всей жизни, переход от старого мировидения к видению в «обратной» иконографической перспективе: чрез смирение восход к Всевышнему: ибо чрез гордость мы ниспали во тьму кромешную. Так начинается наше покаяние, которому нет конца на Земле: конец — в совершенном уподоблении Христу-Богу, вознесшемуся ко Отцу; в совершенном богоподобном смирении — завершение нашего обожения.

Когда Бог влечет нас, тогда молитва горестного покаяния становится всепоглощающею. В уме и сердце нет ничего, кроме жгучей жажды обрести Святого Святых Господа. И неожиданно совершается чудо: приходит то, о чем не думал, о чем не слышал, что и на сердце не приходило: в бездну нашей тьмы проникает луч несозданного Солнца (ср. 1 Кор. 2, 9). Возможно ли говорить о Свете сего Солнца?