Азъ есмь Софья. Крылья Руси

– Буду вам очень признателен, сэр.

Мужчины обменивались улыбками, хотя Рассел с удовольствием утопил бы и Лувуа, и корабль с белым флагом, на котором тот прибыл. В свою очередь, Лувуа искренне желал всей Англии участи Содома и Гоморры, но – дипломатия. Приходится улыбаться самым омерзительным людям!

Но вот вино было разлито по кубкам, Лувуа неискренне (ну какое может быть вино в Англии? У них и нормальных-то виноградников нет…) похвалил тонкий вкус и букет, Рассел заметил, что во Франции великолепные вина – бордо, например…

Слово за слово, мужчины подбирались к своей цели. И наконец…

– Его величество, Людовик Четырнадцатый хотел бы, чтобы эти смуты прекратились.

– Поверьте, маркиз, мы желаем этого не меньше. Англия страдает…

– В то время, как у нее есть законный король.

– Карл Второй умер. Яков – тоже.

– Но есть сын Якова. Законный.

– И признанный Папой Римским.

Где-то это было бы плюсом. В протестантской же Англии…

Может, и признают. Но нервов потреплют…

– Карл Третий пока еще младенец.

– У него есть мать.

– Это верно, что ваш король женился на ней?

Отрицать было сложно. И женился, и влюбился, и вертит им эта стерва, которую Лувуа недолюбливал. Отравил бы, да руки коротки.

– Вы прекрасно осведомлены, сэр Рассел.

– Что вы. Мое дело – плавать по морям. Ну и защищать берега родной страны от врагов.

Намек был понят.

– Врагов – безусловно. А союзников, которые хотят возвратить на трон законного короля?

Рассел прищурился.

– Который будет жить и воспитываться здесь, в Англии?

– С определенного возраста – безусловно. Но ребенку нужна мать.

– А его матери нужен муж. А мужу…

А мужу отродясь не нужна была свободная и независимая Англия. Эдвард отлично понимал, что ему предлагают. Если сейчас он пропустит французский флот к берегам Англии – ему, конечно, перепадут определенные выгоды. Но… это ведь предательство.

Если же нет…

Хотя что значит – если?!

Разумеется, нет! Даже если он тут и ляжет.

Это и было доведено до сведения Лувуа в самой изысканной форме. Правда, понимания и одобрения не получило.

– Подумайте еще, сэр Эдвард. Это ведь ничего не изменит…

– Пусть не изменит. Но моя честь останется при мне. Никто не назовет меня предателем.

– Честь важна и в жизни и в смерти, – вежливо то ли согласился, то ли намекнул Лувуа. – Но это и не предательство…

Не помогло.

Ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп – ничего. Эдвард собирался стоять на своем до конца и клялся потопить любой французский корабль, который подойдет к берегам Англии и попытается высадить солдат. Увы…

Лувуа был вынужден убраться несолоно хлебавши. Конечно, отрицательный результат – это тоже результат, но оценит ли это его величество?

Не оценил.

Так, что в скором времени маркизу пришлось убираться из столицы в свое поместье и сидеть там, не показывая носа. Спасибо еще, что не в Бастилию.

* * *

Бунт – это всегда страшно.

Когда крики, огонь, люди бегут по улицам – и в глазах у них кровь. И на оружии кровь, и на ботинках тоже кровь, и лица у них совсем уже не человеческие…

Это озверелое бешенство, когда толпа подзаводится друг от друга, когда никто и ни в чем не виноват, когда безумие передается по воздуху, словно чума, и оно страшнее всякой чумы, потому что от болезни можно выздороветь, а как ты будешь потом жить с этим днем на совести?

С кровью на руках?

Кровью твоих братьев и сестер, тех, кто с тобой одной крови, одной веры, одного языка, просто оказался не в том месте и не в то время?

Англия полыхнула стогом сена.

Монмут срочно (не забыв захватить все драгоценности, которые были) удрал из Хэмптон-корта, в котором пребывал со своей семьей – и даже не подумал объявляться.

Выйти к народу? Успокоить? Объяснить?

Шутить изволите, господа хорошие. Раздерут же на тысячу кусочков и фамилии не спросят!

Лондон в очередной раз вспыхнул спичкой. Единственный, кто мог его усмирить, обладая реальной властью – сэр Эдвард Рассел, но выводить моряков на улицы он не спешил, предпочитая подождать.

Пусть сначала появится победитель, а уж потом… единственная реальная сила Британии – флот. А вы предлагаете его бросить в эту свару?

Обезумевшие люди вламывались в дома, вытаскивали хозяев, кого-то убивали, кого-то насиловали, выбрасывали мебель из окон, в огонь летели драгоценные картины и шторы…

Никто не знал, переживет ли он этот день.

* * *

Джеймс Монмут посмотрел на жену.

Анна сидела бледная, прижимая к себе детей, губы ее дрожали.

На миг королю захотелось отвесить пощечину этой тупой корове. Просто потому, что руки чесались, а она еще смотрит! Остановили испуганные детские глазенки.

– Д-дорогой? Нам еще долго ехать?

– Если все пойдет как надо – через пару часов мы будем в Дувре. Сядем на корабль и покинем берега Англии.

– А п-потом?

– А это не твое дело! Сиди молча, дура! – взорвался Джеймс, барабаня по крыше кареты.

На улице моросил мелкий и противный дождь, но лучше уж под дождем, чем с этой…

Джеймс вскочил в седло – и небольшой караван из трех карет и десятка всадников тронулся в путь. Мысли, обуревающие монарха, были чернее ночи.

Как, ну как так получилось?!

Где допущена ошибка?!