Азъ есмь Софья. Царевна

Русским вменялось сдать крепость и выйти без оружия, после чего быстро убраться к себе и не показываться тут. Все, что в крепости — в ней же и останется. Надо бы их вообще в рабство оборотить за коварные нападения на стойбища, но хан милостив. Так что проваливайте, пока вас палками не погнали!

Ромодановский молчал еще несколько минут. А потом издевательски рассмеялся.

— А у меня свое предложение! Мой государь предлагает крымскому хану сдаться! В этом случае он будет доставлен прямиком к своему владыке — султану. В противном случае, мы пройдем по вашим землям огнем и мечом за те века, которые вы разоряли наши земли! И пощады не будет!

Закричал что‑то угрожающее переводчик. Но Ромодановский не слушал. Неинтересно.

— У вас три дня. Потом мы уничтожим ваше войско!

Хан что‑то промолвил. Тихо, но было видно, что он в ярости. Отлично, этого Григорий и добивался.

— Через три дня вас погонят плетками на рабские рынки Кафы!!!

Ромодановский сплюнул вниз со стены и ушел. Чего с татарами разговаривать? Их бить надобно!

* * *

Штурм начался на рассвете. Татары ожесточенно стреляли из пушек. Но кто бы подставлялся?

Азов покамест не отвечал, хотя мог, еще как мог. Но — зачем?

Все было задумано интереснее.

И вот наконец татары бросились на приступ. Вот и ров… сухой? Валяются внизу какие‑то деревяшки… к чему?

Татары закидывали его фашинами, и вот, уже, еще…

Во рву взметнулось пламя.

Яростное, бешеное, жестокое, в единый миг охватившее все фашины и тех татар, которые не успели отскочить. Ничего сложного тут не было. Просто продукты перегонки нефти были в большом количестве. Вот их и налили на дно рва чуть загодя. Прикрыли, чтобы не размыло, добавили промасленных тряпок, хвороста… а загорается это все в единый миг!

И ведь не потушишь просто так…

Почти сотня живых факелов с диким воем каталась по земле, поджигая тех, кто рисковали приблизиться, в воздухе запахло паленым мясом… и вот тут‑то вступили пушки Ромодановского.

Совсем небольшие, корабельные, большая их часть вообще стреляла картечью, но сила была в другом.

Пушки были установлены — и пристреляны именно в тех местах, на которых стояли. И палили они не куда понравится, а четко по квадратам. А что такое картечь…

Это раненые, убитые, это искалеченные люди, это стон и плач, тут и силы большой не надобно. Тем более, что глядя на сжигаемых заживо, замерла большая часть татарского войска. Лупи — не хочу. Чем пушкари и воспользовались.

Волна татар отхлынула, оставляя на земле убитых и раненых. И с новыми силами пошла на приступ. На этот раз во рву ничего не полыхнуло. Ромодановский подумал, что надобно бы ночью послать туда кого по потайному ходу. Пусть еще земляного маслица зальют, раз уж оно так татарам понравилось. Приветим гостей дорогих!

На этот раз пушки лупили с обоих сторон, но у осаждаемых было преимущество. Они знали — как, куда, они били почти вслепую, из‑под прикрытия толстых зубчатых стен, им даже не надо было высовываться. Они знали — куда.

Татарам же требовалось пристреляться, а при точности их пушек ущерба они много не наносили. Так, в паре мест.

Но до стен они таки добрались — за что тут же и поплатились.

Ой, не просто так, ходили всю зиму ладьи, не просто так не останавливались кузницы. Не просто так тратились бешеные деньги…

Мало завоевать — ты еще удержи!

Наверное, Хан весьма удивился, когда его воины, то один, то другой принялись падать на колени, воя от боли. А объяснялось все очень просто.

Деревянные 'ежи' просто так и не увидишь. А вот ежели они заострены, ежели у них металлические наконечники — в ногу они вопьются очень даже запросто. Пробьют сапог и нанесут рану.

Не опасную?

Была б она не опасной! Но там же грязи будет! Считай — ногу человек потерял! Горячка, заражение крови, муки, боль… именно то, что пугает всех воинов больше смерти.

Конечно, штурм захлебнулся второй раз. Попробуй, подберись к стене не опрометью, а тщательно глядя под ноги, прикидывая, куда бы наступить, да еще со стены цинично кидаются камнями и стреляют из пушек. Картечью.

Хан отдал бы и еще приказ, но судя по всему, турки не собирались ему повиноваться. А татары…

Конница?

Почти без доспехов?

И штурмовать крепостные стены?

Дураком Селим Гирей не был никогда. Он отдал приказ остановить наступление и принялся подсчитывать потери. Ромодановский тоже подсчитывал их со стены и усмехался.

Более тысячи человек убитыми и ранеными. То есть убитыми не более сотни, но остальные‑то тоже! Дай Бог, половина от ран оправится, а в строю и того не останется. Да и боевой дух упал ниже низкого.

Теперь они попробуют штурмовать иначе — копать рвы, подводить мины… так ведь и для этого способы есть!

Что ж мы, гостя не приветим?

Так отпотчуем, что на своих не уйдет!

Слова с делами у Ромодановского не расходились никогда. И в этом случае тоже.

Откуда берется вода для питья? В основном, из Дона, но из него так просто не попьешь, надо вином либо уксусом разводить.

А еще?

А колодцы…

Заботливо оставленные, по принципу — пейте, не подавитесь! Еще когда их перетравили!