Аз и Я. Книга благонамеренного читателя

Мы по своим личным воспоминаниям знаем, что почти в каждом русском доме, особенно в старинных городах, в имениях или монастырях где–нибудь на чердаках, в обитых железом сундуках хранились пожелтевшие связки писем, грамоты, рукописи всякого рода, книги с медными застежками. Большие архивные собрания и библиотеки в первые годы революции были увезены в города, но целые охапки рукописного материала оставались на местах, и все это необходимо собрать, чтобы не сделались добычей пожаров драгоценные, может быть, памятники русской письменности.

В ответ на письмо акад. Тихомирова журнал приводит отклики ученых и архивоведов, особенно рекомендующих обследовать северные области, приволжскую глушь, Алтайский край, Прибалтику и Западную Украину…

Но самый волнующий отклик получен от работника Псковского музея Л. А. Творогова, письмо которого о его поисках так называемого олонецкого экземпляра «Слова о полку Игореве» нельзя читать без волнения. Творогов сообщает, что проф. Троицкий в бытность свою воспитанником Олонецкой семинарии видел на занятиях в классе в руках у преподавателя рукопись, о которой этот преподаватель сказал: «Вот здесь содержится другой список «Слова о полку Игореве», но гораздо более подробный, чем тот, который напечатан». Но учитель вскоре умер, а рукопись куда–то исчезла.

Работая над текстом «Слова», Творогов очутился в 1923 году в Петрозаводске и там познакомился с одним из преподавателей Олонецкой семинарии, который подтвердил существование и характеристику рукописи.

Конец этой истории печален для русской культуры. Проф. Перетц рассказывал, что один из его учеников видел в Астрахани воз со старыми бумагами, которые крестьянин продавал на базаре. Студент обнаружил на возу среди всякого хлама несколько рукописных сборников, в одном из которых был список «Слова о полку Игореве». Но у него не было при себе денег, чтобы купить рукописи и какой–то казах купил воз целиком, свалил вещи и книги в свою арбу и уехал…»

С каким намерением купил этот апокалипсический казах воз древнерусских рукописей трудно сказать, однако, зная, какими случайными путями входили в науку многие бесценные хронографы, можно предположить, что ещё большее число их исчезло в ситуациях, подобных той, которая произошла на астраханском базаре.

Могли никогда не дойти до современного читателя уникальные экземпляры таких бесценных памятников, как список Лаврентьевской летописи, в которой содержится единственный список «Поучения» Владимира Мономаха. Мусин–Пушкин случайно приобрел Лаврентьевскую летопись в 1792 году — купил ее с возом книг наследника петровского комиссара Крекшина.

Уникальность списка «Слова» не давала покоя некоторым «ревнителям» древности русской, и сразу же после публикации Мусина–Пушкина появились подтверждения в виде подделанных списков. Всего таких мистификаций было обнаружено четыре.

Известный археограф, собиратель и знаток древнерусской письменности М. П. Погодин рассказывал в некрологе А. И. Бардину¹⁸.

«…Покойник мастер был подписываться под древние почерки. И теперь между любителями рассказывается один забавный случай, как подшутил он над знатоками — графом А. И. Мусиным–Пушкиным и А. Ф. Малиновским. Граф приезжает в восторге в Историческое общество: «Драгоценность, господа, приобрел я, драгоценность!» — восклицает он, и все члены изъявляют нетерпеливое любопытство: — «Что такое, что такое?» — «Приезжайте ко мне, я покажу вам».

Поехали после собрания; граф выносит харатейную тетрадку, пожелтевшую, почернелую… Список «Слова о полку Игореве». Все удивляются, радуются. Один Алексей Федорович (Малиновский) показывает сомнение.

— Что же вы?

— Да ведь и я, граф, купил вчера список подобный!

— Как так?

— Вот так.

— У кого?

— У Бардина.

Тотчас был послан нарочный, привезена рукопись. Оказалось, что оба списка работы покойного… не тем будь помянут».

Такие «шутки» ещё более сгущали тень подозрительности, окружавшую «Слово».

Если Мусин–Пушкин не мог распознать подлог Бардина, то где гарантии, что сгоревшая рукопись тоже не была чьей–то фальсификацией, Мусиным–Пушкиным не узнанной? И если бы Бардин продал только один свой список, так ли скоро мистификация бы открылась? Метод химического анализа чернил тогда не применялся, а бумага могла быть действительно старой с подлинными знаками XVI века. Запасы ее дошли до XVIII века в монастырских библиотеках.

Вопросы вполне законные. И ответ на главный — было ли «Слово», или это подделка XVIII века?— мы можем получить лишь из анализа текста публикации Мусина–Пушкина в сопоставлении с текстами списков «Слова о великом князе Дмитрии Ивановиче».

В этих двух перекрещивающихся направлениях и повелась работа защитников. И сделано, безусловно, много, однако, все результаты в совокупности пока не способны конкретно ответить на вопрос главный.