Аз победиши или Между землёй и небом - война

В общем, сижу это я, посиживаю, наблюдаю за уголовно-мещанским окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему, так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма, расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться", разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные), хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это дурацкие сказки.

А быть может, ветра свежего?.. Или солнечного восхода? Тихого шепота речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..

Этого? Стало быть, вся загвоздка в том, что мне в городе _д_у_ш_н_о_, потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе, стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций) пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой? Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам, по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..

Черт меня побери, чего же мне надо-то?! Для того, чтобы полной грудью вдохнуть?..

Ощутил я себя вдруг таким ма-а-аленьким, крошечно-беззащитным жучком на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим, исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть. Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там, где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог... Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там, на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".

И теперь я знаю наверняка, что в тот день у меня все равно бы ничего не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой - средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя, желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."

27. ВИТЬКА-МАУЗЕР

...в лихую годину запроторила судьба питерского рабочего паренька Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской Флот.

Весною четырнадцатого года очутился Витюха в матросах балтийского броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...