Аз воздам!

Как метко выразился Маффео Барберини — будущий папа Урбан VIII — «неистовое желание Аполлона завладеть прелестями Дафны сродни рвению Боргезе к обладанию сокровищами искусства», в том числе чужими.

В день приезда легата Флориана галерея пополнилась двумя полотнами знаменитого Караваджо, одно из которых — портрет самого папы — так и осталось неоплаченным, ибо «не понравилось».

Подволакивая раненую ногу и стараясь держать вежливую преданную улыбку, несмотря на рассеченное по диагонали лицо, падре Флориан, носивший когда-то давным-давно русское имя Фрол, остановился на почтительном расстоянии от своего господина и, сделав глубокий вдох, медленно, тяжело опустился на одно колено.

Павел V увлечённо разглядывал картину. Это был грузный пожилой человек с невыразительной пасмурной физиономией, под стать погоде за окном. Во взгляде его сквозили подозрительность и недоверие. Маленький рот и крючковатый нос придавали Папе сходство с хищной птицей, и это были его единственные выдающиеся черты, ибо в остальном на лице невозможно было уловить ничего запоминающегося. Если бы не яркое папское облачение красно-белого цвета, его можно было бы принять за обычного представителя ватиканской канцелярии с характерным для этой категории чиновников постным выражением лица-маски, скрывающим его мутную суть.

А скрывать было что. Перед его избранием семья Боргезе дошла до полного обнищания, однако всего через три года папства ликвидировала все накопленные долги, и Павел V со своими родственниками стали самыми богатыми сеньорами Италии.

Новоиспеченный папа так усердно обворовывал верующих, что оказался в состоянии истратить четыре миллиона экю на покупку земель для своего племянника, кардинала Сципиона Боргезе. За триста пятьдесят тысяч экю он купил поместье близ Рима, восемьсот тысяч экю потратил на постройки и сады в своём замке. Его кабинет был полон редчайших произведений искусства.

Его Святейшество не просто так опекал своего двадцатипятилетнего племянника, назначив его кардиналом и сменив его фамилию — Каффарелли — на Боргезе. Дело в том, что у будущего Павла V была родная сестра, имевшая с ним любовные отношения и родившая от него мальчика. Таким образом, кардинал Сципион Боргезе являлся для Папы сыном и племянником в одном лице. А ещё он стал его любовником, продолжая сожительствовать с ним и после восшествия своего родителя на Святой Престол.

Непотизм Его Святейшества не ограничивался возведением в сан членов своей семьи. Недрогнувшей рукой раздавал он кардинальские шапки олухам, лишённым мужества и разума, пройдохам, выполняющим только то, что им нашептывал на ухо папский племянник, ослам, пасущимся на землях своих приходов и выплачивающим мзду кардиналу Сципиону Боргезе.

Доведись кардиналам Каппони, Барберини, Лотреку и Спиноле участвовать в публичных дискуссиях, им весьма затруднительно было бы ответить, в каких городах они изучали литературу, ибо из всех произведений письменности им были знакомы лишь векселя, выданные папским племянником.

Что касается остальных членов кардинальской коллегии, то лучше не спрашивать, чем они занимались до того, как их возвели в этот сан. Один служил органистом, другой — уличным лицедеем, третий — сутенером, а четвёртый возглавлял воровскую шайку и легко мог заработать виселицу за ночные грабежи. Прежде чем облачиться в пурпур, все они принадлежали к обществу отборных подонков Рима.

В Ватикане никогда не было ни справедливости, ни чистоты, там не заботились даже о том, чтобы скрывать своё гнусное поведение. При свете дня прелаты, облаченные в епископские мантии, отправлялись к публичным девкам; не стесняясь, убивали мужей и отцов похищенных жён и дочерей. Павел V не отставал от соратников и, как истинный боров, купался в смердящей жиже прелюбодеяния, кровосмешения и мужеложества. Да и как может быть иначе, если он сам отравил жену одного из своих братьев, когда она посмела отказать ему в благосклонности. Как не потворствовать кровосмешению, если он имеет незаконных детей от родной сестры и является отцом кардинала-племянника?[1]

Все эти прискорбные факты из жизни Ватикана были падре Флориану прекрасно известны, но они не отпугивали, не отталкивали его, а наоборот — притягивали и захватывали дух. «Это каким же храбрым человеком надо быть, чтобы, находясь так близко к Богу, вести себя подобным образом⁈», — восхищенно думал он, узнавая про очередные «проказы» Его Святейшества. Если бы кто-то из православного священства позволил себе десятую долю папских забав, он был бы подвергнут всеобщей обструкции со стороны клира и паствы, а здесь, в свободной Европе, все эти непотребства не вызывали никакого отторжения. Это было удивительно, необычно и убеждало Флориана в богоизбранности папы и всей католической курии. Если священник грешит и остается безнаказанным, значит, Бог ему позволил.