Аз воздам!

— Ну что, брат мой Флориан, — с наигранной любезностью произнес понтифик, — вспомнил ли ты ритуал Бон-По, или тебе требуется больше времени на раздумья?

— Вспомнил, ваше святейшество, — согнулся в глубоком поклоне иезуит, бросив на понтифика взгляд, полный кротости и смирения.

— Весьма любопытно узнать, — притворно вздернул брови Камилло, — как влияет наше подземелье на память и разговорчивость… И что же ты вспомнил?

— Этот ритуал проще показать, чем описать, ваше святейшество, — не разгибая спины, произнёс Флориан, — и если Вы соблаговолите приказать принести сюда пару турецких или арабских клинков…

Понтифик тревожно взглянул на своего безмятежного племянника, затем окинул взглядом спокойных, как удавы, швейцарских телохранителей — дюжину рослых молодцов с неизменными алебардами в руках, — успокоился и милостиво кивнул.

Оружие, попавшее в руки изувеченного, измученного легата, странным образом преобразило его. Тусклые, будто неживые глаза полыхнули синим пламенем, спина распрямилась, плечи расправились, а выражение лица из покорного, кроткого стало хищным и хитрым. Клинки в руках медленно, словно нехотя, сделали полный оборот и начали неумолимо раскручиваться, постепенно превращаясь в два сверкающих круга, то пересекающихся, то разлетающихся по бокам.

— Этот древний ритуал требует особой концентрации, — произнес Флориан, делая несколько небольших шагов по направлению к понтифику и не снижая скорости вращения, — ведь если острую саблю ненароком выронить в самый неподходящий момент, можно порезаться…

— Флориан, стой! — вытянув вперед ладонь, крикнул Камилло. — Не смей приближаться ко мне со своей чёртовой мельницей!

— Отчего же, ваше святейшество? — удивленно переспросил иезуит, делая ещё один шаг. — Вы же хотели постичь знания древних. Я готов Вам в этом помочь!

— Стой, где стоишь, сукин сын! — закричал папский племянник, изрядно напуганный видом волнующегося Папы.

— Фу, как грубо, — Флориан сделал ещё шаг, качнувшись корпусом в сторону кардинала, немедленно спрятавшегося за высокую спинку папского кресла.

— Взять наглеца, — тихо шепнул Папа начальнику караула, и двое швейцарских гвардейцев, опустив алебарды, шагнули в сторону приближающегося источника опасности.

— Ах, — выдохнули присутствующие, когда, вместо того чтобы отступить, иезуит сделал шаг с поворотом вокруг своей оси, невидимым движением подбивая древки так, что обе алебарды прошли вдоль его туловища; два клинка сверкнули на уровне шеи охранников понтифика, после чего оба бездыханных тела свалились на мозаичный пол дворца, заливая его кровью.

— Убили-и-и-и, — заблажил папский племянник.

— Подлец! — взвизгнул понтифик. — Ты поднял руку на братьев во Христе. Я сотру тебя в порошок, Флориан!

— Я не Флориан, — прорычал иезуит, отбивая очередной выпад алебарды и нанося страшный встречный удар, разрубающий шлем и голову, — меня зовут Фрол, я — потомок святого православного чернеца Родиона Осляби из Брянска, крушившего безбожных моавитян на Куликовом поле…

Ещё один шлем, сбитый мощным скользящим ударом, звеня покатился по каменному полу, а его хозяин упал на колени, закрывая ладонями раненое лицо. Упала на пол отрубленная кисть, и вместе с ней с грохотом рухнула алебарда еще одного наёмника. Остальные отпрянули, не желая испытывать судьбу; они выставили перед собой оружие, но не пытались выскочить из строя для атаки иезуита.

— Что ты хочешь, потомок православного чернеца⁈ — выкрикнул понтифик, прячась от Флориана вместе с племянником за креслом. — Хочешь денег, славы, епископство⁈

— «Суета сует, — сказал Екклесиаст, — суета сует. Всё суета! — в такт выпадам нараспев декламировал иезуит. — Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?».

Ещё выпад, и ещё один раненый упал на пол.

— «Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь», — Фрол продолжал читать на память Книгу Екклесиаста, успевая отбиваться от наседающих швейцарцев и двигаться к понтифику. — «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после…».

— Фро-о-л! — в голос заорал Камилло, заслоняясь от сверкающего полёта клинков. — Не-е-е-ет!

А Фрол чувствовал особое, ни с чем не сравнимое упоение и совершенно невероятный прилив сил. Даже раненая нога перестала болеть. Сабли плясали в его руках, как живые, и он искренне жалел, что Нифонт не видит, как ловко он фехтует… Швейцарцы ничего не могут поделать, ибо двигаются слишком медленно и бестолково, а он неумолимо, как корабль, плывёт к своей цели… Вот только воздуха в легких не хватает, и дышать становится всё тяжелее…