Ральф открыл глаза. Была полночь, нежный лунный свет сквозь открытое окно проникал в комнату. Обстановка была незнакомая, но роскошная: молодой граф лежал на широкой кровати под балдахином, укрытый лёгким атласным покрывалом. У изголовья стоял небольшой круглый стеклянный столик с серебряным кувшином, а за ним в кресле спала девушка. Её лицо показалось Ральфу смутно знакомым, но он тут же разочарованно вздохнул: она не была феей из его снов.
Юноша пошевелился, и боль в плече окончательно привела его в чувство.
— Карена! — позвал он.
Девушка вздрогнула:
— Что случилось? О, Ральф, неужели…Тётя, тётя Марьяна, проснитесь же, Ральф пришёл в себя!
Шёлковый занавес, отделявший спальню от другой комнаты, раздвинулся. Ральф услышал знакомые шаги и спокойный, как всегда, голос матери произнёс:
— Карена, позвони, пожалуйста, чтобы принесли свечу, — она склонилась над подушкой, вглядываясь в бледное лицо сына, — наконец-то! Слава Богу!
Марьяна де Берн никогда не была красавицей, даже в молодости, а сейчас она, к тому же, располнела. Но сколько любви и ласки светилось в её карих глазах, с какой заботой и нежностью она сжала руку сына! Целую неделю он был без сознания, на грани жизни и смерти, и сейчас она заплакала от счастья, услышав его голос.
Карена, вернувшаяся со свечой в руке, почувствовала себя лишней. Она тихонько встала за спиной госпожи де Бёрн, так, чтобы видеть своего двоюродного брата. Но, кто знает, от какого чувства вспыхнули её щёки, и о чём она думала в тот миг!
— Но мама, где я? — спросил Ральф, когда первая минута радости миновала. — Это же не наш дом.
— Нет, сынок. Её величество была так добра, что распорядилась оставить тебя в своём поместье и сразу же послала за нами. Врач запретил тебя перевозить, пока ты не поправишься.
Наступило молчание. Ральф напряжённо всматривался в потолок, стараясь пробудить память, потом тяжело вздохнул:
— Но, что произошло?
Две женщины переглянулись:
— Мы надеялись узнать об этом от тебя, — раздался нежный голос Карены, — неужели ты ничего не помнишь?
Ральф дружески улыбнулся ей:
— Рад снова видеть тебя, сестрёнка, и…спасибо большое за заботу. Уверен, что ты каждую ночь дежурила здесь.
— О чём ты говоришь, Ральф? Разве я позволила бы служанке, наёмнице, ухаживать за своим кузеном, человеком, который после моей тёти для меня дороже всего? — запальчиво сказала она, но спохватилась, — оставим это. Скажи нам, что ты помнишь…
Она не успела договорить — дверь открылась, пропустив личного врача принца:
— Теперь я ручаюсь за его выздоровление, — сказал он, осмотрев раненого. — Но графу нужен покой и сон. Ваша светлость и вы, сударыня, прошу вас, дайте ему отдохнуть, а поговорить можете завтра.
В комнате ярко пылал огонь, рядом с ним в кресле сидел Ральф, рассказывая историю своих злоключений:
— Две недели назад герцог*** дал мне важное поручение к его величеству. Он предупредил меня, что бумаги, которые я везу, могут стоить жизни не только мне, но и многим достойным людям, если попадут в руки врагов. Я выехал из столицы инкогнито, ночью, в одежде простолюдина, останавливался только в дешёвых гостиницах. Но, по-видимому, нас предали. Чтобы сократить путь, я поехал прямо через поместье барона Нестера, хоть мы с ним и не в хороших отношениях. На Северной дороге была устроена засада, но мне повезло, я объехал лесом опасное место, и, когда меня заметили, я был на пути к поместью принца. Меня преследовало около десяти человек, наверно, обычные бродяги, нанятые за горсть золота, но ими командовал дворянин — он был в маске. Когда до спасительного леса оставалось совсем немного, мою лошадь убили, я был ранен. Остальное помню плохо: я потерял сознание от раны, помню лишь женщину, которая склонилась надо мной…
— Женщину! — воскликнула, не сдержавшись, Карена. Ральф и его мать одновременно с удивлением посмотрели на неё.
— Да, женщину, что тут такого? Удивительно другое: эта женщина, словно амазонка из легенды, помогла мне сесть на лошадь, поддерживала меня, когда я терял сознание, словом, спасла мне жизнь. Я помню только две нежные белые руки с драгоценными кольцами на тонких пальчиках, стройную фигуру, и её ангельский голос, звуки которого до сих пор переполняют мое сердце сладостным звучанием…
Ральф закрыл глаза, отдавшись приятным воспоминаниям, и не видел, каким гневным, испепеляющим взглядом, одарила его кузина. Молчание нарушила госпожа де Берн:
— Но ты, хотя бы, знаешь её имя? За кого мне молиться за спасение единственного сына?
— Да, — ответил Ральф. — Она назвалась мадемуазель де Резни.
— Как ты сказал? Де Резни… — Марьяна вскрикнула, схватилась за сердце и упала без чувств.
После четверти часа суеты и волнений графиня пришла в себя, отослала служанок, и, не слушая полных беспокойства вопросов сына и племянницы, погрузилась в тяжкое раздумье.
— Мама, ты должна мне всё объяснить. Что это за тайна, которую ты скрываешь уже много лет? Почему даже при дворе принца при упоминании этого имени все замолкают?
Графиня встала: