Азарел

— Хорошо, чтобы ты видел, как я тебя люблю и как ты этого не понимаешь, и хотя твои брат с сестрой намного лучше тебя, я сделаю для тебя исключение и поговорю с твоим отцом, чтоб он обещал не бить тебя больше.

— Этого очень мало, — отозвался я, — вы мне скажите, если отец не пообещает, тогда вы уйдете со мною? Навсегда?

— Это глупости, — ответила моя мать, — да в них и нужды не будет. Это только в сказках так бывает. Ах, — вздохнула она, — в жизни все по-другому. Увидишь, когда вырастешь.

— Хорошо, — отозвался я, — если для вас это одни глупости и бывают только в сказках, тогда я не скажу больше ни слова.

Я отвернулся, мать осталась сидеть на стуле, глядя на пустую кофейную чашку, потом сказала:

— Подойди ко мне и послушай только, какое у меня сердцебиение, из-за тебя. Ах, — сказала она, и я увидел, что она опять «боится за свое сердце», — откуда тебе знать, что такое беда!

Я ничего не сказал. Послышались шаги отца, он вошел в свой кабинет.

Я снова шепнул ей:

— Будьте настоящей матерью! Хоть в этот, последний раз!

Тут как раз вошел отец.

Суровый и бледный, он сказал моей матери:

— Я велел тебе, чтобы этот ребенок был один!

— Погоди, — сказала мать боязливо и тихо, — сердце…

Отец сердито тряхнул головой.

— Конечно, — промолвил он, — раз ты приходишь сюда волноваться из-за этого дрянного щенка! Ступай и полежи, пока не пройдет.

Мать не двинулась с места.

— Погоди, — сказала она, — сейчас пройдет.

Отец расхаживал перед нею взад-вперед; на меня он не взглянул.

А я наблюдал за обоими.

Так миновали минута или две, и я, как уже не раз случалось, думал: какое оно может быть, это сердцебиение?

Я бы хотел тоже его испытать. Может, это и вправду какая-то болезнь, какая-то «беда», и мне надо бы пожалеть мать по этой причине, но теперь уже поздно, а в присутствии отца и невозможно для меня.

Отец все ходил взад-вперед. И я думал:

Попусту! она не решится быть настоящей матерью, потому что «боится за свое сердце», а может, все это одна трусость, из-за нее-то она и не смеет быть настоящей матерью или не хочет.

Она заговорила:

— Так, уже прошло. Пойдем, отец.

Отец ответил:

— Нет, иди одна. Мне надо покончить с этим ребенком. Так дольше продолжаться не может. Эти волнения и беспорядок я дольше терпеть не могу.

И я уже чувствовал по голосу, что он снова сердится. Я подумал:

Теперь, если он опять ударит, буду кусаться. И как бы ни бил, не перестану кусаться. И если убьет, «замараю его совесть».

Но тут вступила моя мать:

— Только не кричи снова. — Она встала и позвала: — Пойдем, я хочу сперва поговорить с тобой.

Они вышли, но отец оставил дверь открытой. Я видел, что он хотел бы сразу вернуться и «покончить» со всем. И я повторял снова и снова: если он ударит, я буду кусаться, буду кусаться…

Вдруг я услышал смех матери. Да, подумал я, вот она уже подлизывается к отцу. И очень рассердился на нее за это. Я прислушался. Отец говорил раздраженно:

— Ты что же думаешь — что я ему стану что-то обещать?

Мать опять засмеялась таким смехом:

— Ну, отец, отец…

Наверно, шепнула ему что-то, и, по ответу отца, я догадался, что именно. Он сказал в сердцах:

— Даже в шутку — нет! Подумать только! Может быть, я еще буду просить у него прощения?

Да, — подумал я, — она в шутку и подхалимничая выпрашивала у отца то, о чем я просил ее так серьезно.

Но он и в шутку не согласен!!

Ладно, — твердил я, — кусать, кусать, если ударит, кусать…

Оба вошли вместе. И отец строго сказал:

— Довольно этих историй. Хочешь ты вести себя пристойно и слушаться или нет?

Я почувствовал: пришла «последняя» минута. Сердце билось неистово. И я подумал:

Это же сердцебиение, какое бывает у нее, и та же трусость.

Я смотрел в пол. Но ты будь настороже! Не будь трусом!

И обратился не к отцу, а к матери:

— Смотрите, теперь я знаю и то, почему ваше сердце всегда колотится, и сейчас тоже, хоть я и маленький, а знаю. Потому колотится, что вы всегда так боитесь. Мое тоже колотится сейчас от страха… Но я все равно не стану бояться отца, и вы не бойтесь своего сердцебиения и будьте настоящей матерью, как я просил.

Попусту. Она сказала только:

— Я уже говорила с твоим отцом. Теперь твоя очередь. Дай обещание.

Я повернулся к ней горько:

— Я чтобы обещал? — сказал я. — Я знал, что только этого вам и нужно!

И отец с прежним вопросом:

— В последний раз спрашиваю, хочешь ты вести себя пристойно?

Я ответил:

— Ничего не хочу, только отпустите меня, я уйду.

Мой отец, бледный и суровый:

— Можешь идти! Но насовсем! И этого порога больше не переступишь. Даже если будешь подыхать с голода. Я для тебя больше не существую.

Теперь мать:

— Пускай уходит. Он еще одумается после.

— Сюда ему дорога заказана, — сказал отец, — кончено.

— Хорошо, — сказал я, — только было бы кончено.

И двинулся. Но со страхом, потому что чувствовал, он хочет еще раз меня ударить, в последний раз. И правда, едва я шагнул к двери, он кинулся следом и схватил меня.

Мать закричала:

— Отец!

И я, весь дрожа:

— Если ударите, буду кусаться, и если будете бить насмерть, все равно не перестану, и тогда замараю вашу совесть!

— Отпусти его, — сказала мать, и отец отпустил.