Азарт

А я тут как тут, такой весь добрый, настроенный на захват пленницы, которую уже мысленно прозвал Пятницей. Одной рукой пережимаю худенькую шею, придавливая неудачника к подоконнику, а второй откидываю капюшон со словами кота Леопольда:

— Давайте жить дружно! — потом проворно выхватываю так и не использованный арбалет и аккуратно отбрасываю на кровать. Подхватив пленницу за длинные волосы, я поднял ей голову, чтобы заглянуть в лицо. — Японский городовой! — вырвалось у меня, потому что вместо взлелеянной в мечтах красавицы в моих руках истерически бьется парнишка, лет пятнадцати. Волосы-то у него длинные, а вот лицо, да еще и перечеркнутое шрамом, сомнений в его половой принадлежности не вызывает.

Парень от страха моментально побледнел до синевы и даже начал протяжно подвывать, а потом его глаза расширились от удивления, он хрипло прокашлялся и ошарашено спросил:

— Так ты… живой?!

— Как видишь, — ответил я самым миролюбивым тоном. — А кого ты тут надеялся увидеть?

Нежданный гость закосил глазами по углам комнаты, и выдохнул:

— А где сторож?

Пришлось принимать меры, чтобы разговор велся в нужном мне русле. Меч на спине гостя я тоже вынул из ножен и отбросил подальше. В просторных складках рясы тоже могло оказаться что-то опасное, поэтому, не мудрствуя лукаво, я просто стянул пареньку запястья рук за спиной, вздернул легкое тело вверх и поставил перед собой на колени для допроса:

— Имя? — я добавил строгости в тон. — Отвечай! Как тебя зовут?

— Са — са… — стал он с хрипом заикаться, и, наконец, выдавил: — Сандер.

— Где живешь?

— Мм… в домике лесника…

— Кто там еще с тобой живет?

— Никто. Только я один…

— Зачем сюда бежал?

— Взрыв услышал у Багрянки, — паренек отвечал все уверенней и безбоязненней, с каким-то невероятным интересом рассматривая мою пижаму и выбивающиеся из общего вида берцы. Бинокль вроде особого интереса у него не вызвал, а значит, видел подобное или вообще понятия не имеет, что это такое.

— А в дом зачем полез?

— Так ведь окно открыто! Вдруг случилось чего… помочь надо или как…

О — о! Чувствую, этот местный пейзанин похлеще любого цыгана, кого угодно проведет и в дураках оставит. Запястий мне его не видно, но прямо физически ощущаю, как он пытается вывернуться из ременных пут. Зря это он, я свои умения не по брошюркам для диверсантов отрабатывал, а в самых, что ни на есть, боевых условиях. Так что чем больше дергается, тем туже петли затянутся, а там и ручки синеть начнут.

А вдруг не зря он трепыхается? Завалил лицом на кровать, глянул мальцу за спину. Полный порядок. Опять вернул в исходное положение, намереваясь продолжать допрос и замер в недоумении. За щекой моего нежданного гостя из леса отчетливо просматривался вздувшийся флюс. А ведь пару мгновений назад, его не было!

Подставляю ладонь к его подбородку:

— Отдавай! — тяжкий вздох пленника, и на ладонь мне вывалился массивный золотой перстень с бриллиантом. — Остальное — тоже! — ору, с огромным трудом давя в себе разрывающий внутренности смех. На ладонь падает тонкое женское колечко и одинокая черная жемчужина.

После чего нахмурившийся от горя Сандер, заявляет:

— Нет ничего больше! — и нагло открывает рот. Пользуясь случаем, внимательно там все осматриваю и стараюсь улыбнуться мальцу, как родному племяннику:

— Если что проглотил, и оно у тебя в желудке прирастет, сам будешь себе вскрытие делать. Еще при жизни!

— Да нет, — кажется, парень опять струхнул. — Не глотал я ничего… — и откровенно признался. — Слюны нет…

Ну, это нормально: человек, когда боится, у него тотчас во рту пересыхает. Но сила воли у этого типа о — го — го какая! Все равно попытался хоть что-то урвать для себя. Силен, бродяга! Поэтому меняю тему допроса:

— Зачем тебе такое ценное кольцо? — блефую. — Его ведь продать трудно, скорей убьют, чем заплатят.

— Ну — у… если осторожно, то можно и продать…

— Где продать? В лесу, что ли?

— Да не в лесу. Но мало ли куда судьба забросит.

Однако! То ли тут все такие пейзане с детства философы и умники, то ли мой пленник особенный и, сравнивая его с цыганенком, я его слишком недооценил. Что интересно, своей ауроцепцией я чувствую: паршивец мне еще ни разу не соврал, но ему есть что скрывать. Но прямо спрашивать обо всем подряд нельзя, сразу поймет, что я в местных реалиях последний лох и воспользуется этим. Поэтому — да простит меня бог за излишние грубости в отношении мальца — начинаю на него давить:

— Значит так, Сандер! — многозначительно наматываю тонкую прядь его волос на большой палец своей левой руки. — Сейчас мне начинаешь рассказывать подробно и досконально всю свою биографию: где родился, что делал, с кем и где жил до своего поселения в лесу. Если хоть раз остановишься, соврешь или запнешься на полуслове — выдираю этот клок и готовлю следующий. Понял? Приступай!