Азарт

– Согласен! Согласен! – воскликнул актер. – Это очевидно. Мои интересы, кстати, тоже грубо нарушены. Попраны интересы.

– Есть такая вещь, – уточнил оксфордский профессор, – имеющая название: контракт. В бизнесе отношения сторон регулируются контрактом. Даже на пиратском судне бывали контрактные соглашения. В мировой политике состояние равновесия подтверждено договорами между странами, распределением зон влияния. Сейчас мы наблюдаем нарушение равновесия.

– Я поддерживаю! То же самое говорю! Зарвался парень!

– Оставьте крысу мне, – проскрипел Яков. – Поговорим о команде.

– Вы имеете в виду реакцию так называемого экипажа? – уточнил оксфордский профессор.

– Так все довольны будут! – воскликнул лысый актер. – Присциллу-то я знаю отлично! И Микеле будет рад. Получит свою долю и – обратно в Казахстан, комбайнами торговать.

– Проблему я вижу только в немцах. – Спокойный голос англичанина меня пугал так же, как скрипучий голос Якова. – С итальянцем объединиться легко. С французом договориться можно. Тем более – с француженкой…

Раздался сценический хохот актера.

– Немцы, – продолжал профессор истории из Оксфорда, – так уж исторически сложилось, это народ, трудно поддающийся влиянием извне, непокорный соображениям здравого смысла. У немцев всегда собственные идеи. Чаще всего – идеи, неудобные для окружающих.

– А русский художник вас не тревожит? – скрипнул Яков. – Что касается немцев, у меня есть одно соображение.

– Нисколько не волнует. И с какой стати считать, что этот субъект представляет Россию? Вот перед нами сидит убедительный представитель русской империи, – судя по всему, британец указал на лысого актера, – и нормальное имперское сознание меня устраивает. У партнера имеются естественные аппетиты, инстинкты здорового хищника. – и у меня они тоже присутствуют. Мы легко находим общий язык на почве взаимной выгоды. А художник – лишен всякой логики. Художник будет плыть по течению.

– Вы имеете в виду… – и тут захохотал уже Яков. – Пустим его плыть по течению? – Наверху уже смеялись все. Страшный смысл этих слов дошел и до меня. Страх, во много раз превосходящий страх перед сломанными ребрами, охватил все существо. Вот так запросто договаривались они о моей судьбе. Неужели так просто решается – жить или не жить другому человеку? Эти люди расписали все с той же легкостью, с какой решали судьбы народов в Версальском договоре, в Ялте, в Мюнхене…

И знаете, что меня испугало более всего? То, что предложение «пустить по течению» исходило от оксфордского профессора. Я был воспитан на почитании английской рыцарственной культуры. Мой отец десятки раз читал мне вслух киплинговское стихотворение «Заповедь»: «Владей собой среди толпы смятенной… Будь честен, говоря с толпой…» Нет, я знал, конечно, что пираты Флинт и Морган были англичанами, что англичане – колонизаторы, но все-таки… оскфордский профессор!

Я лежал в темных недрах корабля и слушал, как английский джентльмен делит подлунный мир.

– А серб? – продолжал британец. – О сербском поэте Цветковиче вы подумали? От сербов всегда происходят все беды. Этот румяный толстяк такой бойкий. С его славой он может стать серьезной проблемой.

– Напротив, его популярность нам обеспечит хорошую прибыль, он даст концерт, сбор будет гигантский, гарантирую. И затем – ты же все помнишь? Не советую тебя меня обманывать.

– Положитесь на меня. – Там наверху, в темноте трюма, лысый актер клялся в верности своим руководителям.

Я лежал тихо, стараясь даже не дышать, чтобы заговорщики не догадались о моем присутствии. То, что англичанин или Яков убьют меня, не задумываясь, я понимал отчетливо. И ведь как верно сказано: никто не станет искать пропавшего человека в амстердамском порту. Провалился между судов, сорвался с причала, попал под груз – мало ли способов… Как быть? Кому рассказать? И как выбраться отсюда, чтобы они меня не услышали?

Теперь, когда страх от услышанного превосходил испуг, возникший при падении, я думал лишь о том, чтобы исчезнуть вместе с семьей с этого проклятого корабля. Но как отсюда бежать, как?

– Однако пора присоединиться к остальным, – заметил англичанин, – энтузиасты сколачивают трибуну. Пойду посмотрю на общий трудовой процесс. Люблю наблюдать за толпой.

– Я с вами схожу, – сказал Яков, – а ты, – это было с повелительной интонацией сказано актеру, – должен работать со всеми, ступай трудиться в рядах коммуны. Отправляйся, любезный, на причал, и сколачивай сцену.

– Идем отсюда, наше отсутствие слишком заметно, – и я услышал характерные звуки передвигаемых предметов (возможно, то были бухты канатов), на которых сидели собеседники.

Голоса наверху стихли. Заговорщики разошлись.

Глава шестнадцатая Порох и портвейн

Оказалось, что я провалился в угольную яму.