АЗАЗА (СИ)

- А щечки - то красные, - ухмыльнулся мужчина. – Голой бабы засмущался, пацан?

- Да нет, – возразил я.

- Так да? Или нет? – начал хихикать дядя Петя. – Не видел такого, а? Ну, потрогай, потрогай! Хе!

Я потрогал. На ощупь она была мягкой и сочной. Женщина завизжала, настолько громко, насколько ей позволила грязная тряпка у нее во рту…

Я помню этот день так ясно, будто он был еще вчера. До этого, на столе в «столовой» лежало несколько мужчин. В основном это были грязные пьянчужки, от которых воняло спиртом и мочой. Женщина впервые. Я помню ее: эти глаза полные слез, синяки, разбитая губа с засохшей кровью, сломанный нос. Я узнал ее. Это была…

- Это моя училка литературы, – весело завизжал я. – Тут она совсем не такая злая, как обычно. Тут, на столе она ссыт, а не я!

Я больно ткнул пальцем ей в щеку и засмеялся настолько звонко, насколько могут маленькие мальчики. Маленькие и очень злые мальчики.

В обычной жизни я был изгоем. Глупый, озлобленный одиннадцатилетний мальчишка с торчащими ушами, которого легко обмануть и которым легко управлять. Вот по этому дядя Петя быстро нашел со мной общий язык, он подарил мне трофейный немецкий складной нож, который был добыт во второй мировой, кем-то из его родственников. Моему счастью не было предела, нож казался мне чем-то сказочным, мальчишки обожают такие игрушки. А потом он предложил затянуться папиросой «Беломорканал». Первый раз мне не понравилось: голова закружилась, начало тошнить, горло жгло, и я закашлялся. Так всегда бывает в первый раз. Со временем я втянулся, мне даже понравилось. Так и завязалась наша дружба - старика и ребенка, учителя и ученика.

Дядя Петя рассказывал много историй: об американцах, которые все время пытались развязать войну, о ядерном оружии, о том, как человечество совсем скоро вымрет, о ядерной зиме и, конечно же, о том, как надо запасаться мясом…

Я еще раз ткнул пальцем в женщину, только на этот раз в грудь, около соска. Она снова завизжала. Дядя Петя расставил под столом два пластмассовых тазика, ровно под головой и спиной. Вначале он по-отечески посмотрел на меня, потом повернулся к училке и сказал:

- Сейчас посмотрим, как ты заорешь, когда мой ученик поработает с тобой. Ну-ка, Витек, где твой режик? Помнишь, чему я тебя учил? Хе!

Я подошел ближе и достал нож. Разложив лезвие, облизнулся. Губы пересохли. Так всегда бывало, когда я учился разделывать еду.

- Помнишь про первый удар? – спросил меня мой пожилой учитель.

- Ага, - неловко ответил я. – Первый в шею.

Жертва завопила с новой силой. То, что она услышала, ей явно не понравилось. Новые слезы размывали полосы на грязном лице и скопившуюся в морщинках пыль.

Я с силой вогнал лезвие в мягкую плоть, и по шее училки зажурчал темно-красный ручей. Он заструился по моей руке, попадая на черный вязаный свитер, который я использовал в таких случаях. Это была рабочая одежда. Моя рука дернула нож, и из зияющей раны хлынул целый водопад.

Училка задрыгалась, захрипела, замотала головой в разные стороны. Ее ноги бились в танце смерти и, глядя на них, дядя Петя рассмеялся, открывая рот с немногочисленными зубами.

- Давай, давай хрюшка! Танцуй Гопака! Хе! – заорал он. – Я знал, что ты хочешь нас повеселить! Пляши, хрюшка, пляши! Виии!

Кровь, как обычно, стекала в таз. Я макнул в него пальцем, облизнул и поморщился. Кровь никогда мне не нравилась на вкус, но дядя Петя говорил, что это лучшее лекарство и питье во время конца света. Я вытащил старую железную кружку из духовки плиты. С силой дунул в нее, вылетевшая пыль попала мне в глаза и нос. Я чихнул. Протер внутри рукавом кофты. Потом зачерпнул полную кружку крови из тазика и начал пить. Каждый глоток давался мне тяжело. Казалось, что вот-вот все содержимое моего желудка вырвется наружу. Но я справился. Допил до конца.

- Усы! Хе! – засмеялся дядя Петя. – Вытри усы! Хе!

Я посмотрелся в грязное зеркало, висевшее на стене, и увидел на верхней губе смешные усы. Знаете, такие белые бывают, когда пьешь молоко, но тут они были не от молока и совсем не белые.

Когда она замолчала, и ее стеклянные глаза перестали молить о пощаде, мой учитель достал две ржавые ножовки. Полотна в них были с большими зубцами, предназначавшимися для распила дерева, но и кости они крошили в момент.

Разделка мяса заняла у нас около двух часов. Я изрядно устал и закурил, так что всю работу доделывал дядя Петя. Пока из моего рта летели дымные колечки, изо рта моего друга лилась песня:

Моя буйная головушка,
Забыла родную сторонушку.
Покатилась, как юла,
Под звуки топора! Хе!

Мясо он разложил по холодильникам, а голову, помыв и побрив от волос, поставил варить. Вода в алюминиевой кастрюле бурчала и пенилась, мой учитель постоянно снимал черную накипь и приговаривал:

- Твоя голова до греха довела. Варись голова, варись голова!