Азазель

– Вот мой револьвер полностью заряжен, в чём вы сейчас убедитесь, – лихорадочно заговорил Иван Францевич, с каждым словом раздражаясь всё больше. – Я вложу его в руку невезучего Каннингема, и получится, что вы убили друг друга в перестрелке. Почётные похороны и прочувствованные речи вам гарантированы. Я ведь знаю, что для вас это важно. И не смотрите на меня так, проклятый щенок!

Фандорин с ужасом понял, что шеф совершенно невменяем, и, в отчаянной попытке пробудить его внезапно помутившийся рассудок крикнул:

– Шеф, это же я, Фандорин! Иван Францевич! Господин статский советник!

– Действительный статский советник, – криво улыбнулся Бриллинг. – Вы отстали от жизни, Фандорин. Произведён высочайшим указом от седьмого июня. За успешную операцию по обезвреживанию террористической организации «Азазель». Так что можете называть меня «ваше превосходительство».

Тёмный силуэт Бриллинга на фоне окна был словно вырезан ножницами и приклеен на серую бумагу. Мёртвые сучья вяза за его спиной расходились во все стороны зловещей паутиной. В голове Фандорина мелькнуло: «Паук, ядовитый паук, сплёл паутину, а я попался».

Лицо Бриллинга болезненно исказилось, и Эраст Петрович понял, что шеф уже довёл себя до нужного градуса ожесточения и сейчас выстрелит. Неизвестно откуда возникла стремительная мысль, сразу же рассыпавшаяся на вереницу совсем коротеньких мыслишек: «герсталь» снимают с предохранителя, без этого не выстрелишь, предохранитель тугой, это полсекунды или четверть секунды, не успеть, никак не успеть…

С истошным воплем, зажмурив глаза, Эраст Петрович ринулся вперёд, целя шефу головой в подбородок. Их разделяло не более пяти шагов. Щелчка предохранителя Фандорин не слышал, а выстрел прогремел уже в потолок, потому что оба – и Бриллинг, и Эраст Петрович, перелетев через низкий подоконник, ухнули в окно.

Фандорин с размаху ударился грудью о ствол сухого вяза и, ломая ветки, обдирая лицо, загрохотал вниз. От гулкого удара о землю захотелось потерять сознание, но горячий инстинкт жизни не позволил. Эраст Петрович приподнялся на четвереньки, безумно озираясь.

Шефа нигде не было. Зато у стены валялся маленький чёрный «герсталь». Фандорин прямо с четверенек прыгнул на него кошкой, вцепился и завертел головой во все стороны.

Но Бриллинг исчез.

Посмотреть вверх Эраст Петрович догадался, лишь услышав натужное хрипение.

Иван Францевич нелепо, неестественно завис над землёй. Его начищенные штиблеты подёргивались чуть выше головы Фандорина. Из-под владимирского креста, оттуда, где на крахмальной рубашке расползалось багровое пятно, высовывался острый, обломанный сук, насквозь проткнувший новоиспечённого генерала. Ужасней всего было то, что взгляд светлых глаз был устремлён прямо на Фандорина.

– Гадость…, – отчётливо произнёс шеф, морщась не то от боли, не то от брезгливости. – Гадость… – И сиплым, неузнаваемым голосом выдохнул. – А-за-зель…

У Фандорина по телу пробежала ледяная волна, а Бриллинг похрипел ещё с полминуты и затих.

Словно дождавшись этого момента, из-за угла зацокали копыта, заклацали колёса. Это прикатили пролётки с жандармами.

* * *

Генерал-адъютант Лаврентий Аркадьевич Мизинов, начальник Третьего отделения и шеф корпуса жандармов, потёр покрасневшие от усталости глаза. Золотые аксельбанты на парадном мундире глухо звякнули. За минувшие сутки времени переодеться не было, а уж поспать – тем более. Вчера вечером нарочный выдернул Лаврентия Аркадьевича с бала по случаю тезоименитства великого князя Сергея Александровича. И началось…

Генерал с неприязнью взглянул на мальчишку, который сидел сбоку, взъерошив волосы и уткнувшись расцарапанным носом в бумаги. Две ночи не спал, а свеж, как ярославский огурчик. И ведёт себя так, будто всю жизнь просидел в высоких кабинетах. Ладно, пусть колдует. Но каков Бриллинг! Это просто в голове не укладывается!

– Что, Фандорин, долго ещё? Или вас опять какая-нибудь «идея» отвлекла? – строго спросил генерал, чувствуя, что после бессонной ночи и утомительного дня у него самого больше никаких идей появиться уже не может.

– Щас, ваше высокопревосходительство, щас, – пробормотал молокосос. – Ещё пять записей осталось. Я ведь предупреждал, что список может быть зашифрован. Видите, какой шифр хитрый, половину букв не разгадали, а я тоже всех, кто там был, не помню… Ага, это у нас почт-директор из Дании, вот это кто. Так, а тут что? Первая буква не расшифрована – крестик, вторая тоже крестик, третья и четвёртая – два m, потом опять крестик, потом n, потом d под вопросом, и последние две пропущены. Получается ++MM+ND(?)++.

– Чушь какая-то, – вздохнул Лаврентий Аркадьевич. – А Бриллинг в два счёта догадался бы. Так вы уверены, что это был не приступ безумия? Невозможно представить, чтобы…

– Совершенно уверен, ваше высокопревосходительство, – уже в который раз сказал Эраст Петрович. – И я явственно слышал, как он сказал «Азазель». Стоп! Вспомнил! У Бежецкой в списке был какой-то commander. Надо полагать, это он.