Азазель

– Что значит – не мне судить. А как дело было, догадываюсь. Наш студент-белоподкладочник, золотая молодёжь, решил сделать всем адье. Но перед смертью пожелал ещё нервы себе пощекотать. Я читал где-то, это «американской рулеткой» называется. В Америке придумали, на золотых приисках. Заряжаешь в барабан один патрон, крутишь и ба-бах! Коли повезло – срываешь банк, ну а не повезло – прости-прощай. И отправился наш студент в вояж по Москве, судьбу испытывать. Вполне возможно, что он не три раза стрелялся, а больше, просто не всякий очевидец полицию-то позовёт. Это помещица-душеспасительница да Кукин со своим приватным интересом бдительность проявили, а сколько Кокорин всего попыток предпринял – Бог весть. Или уговор у него с собой был – мол, столько-то раз со смертью сыграю, и баста. Уцелею – так тому и быть. Впрочем, это уже мои фантазии. Никакого фатального невезения в Александровском не было, просто к третьему часу студент уже всю свою фортуну израсходовал.

– Ксаверий Феофилактович, вы – настоящий аналитический талант, – искренне восхитился Фандорин. – Я так и вижу перед собой, как всё это было.

Заслуженная похвала, хоть и от молокососа, была Грушину приятна.

– То-то. Есть чему и у старых дураков поучиться, – назидательно произнёс он. – Вы бы послужили по следственному делу с моё, да не в нынешние высококультурные времена, а при государе Николае Павловиче. Тогда не разбирали, сыскное не сыскное, да не было ещё в Москве ни нашего управления, ни даже следственного отдела. Сегодня убийц ищешь, завтра на ярмарке стоишь, народу острастку даёшь, послезавтра по кабакам беспашпортных гоняешь. Зато приобретаешь наблюдательность, знание людей, ну и шкурой дублёной обрастаешь, без этого в нашем полицейском деле никак невозможно, – с намёком закончил пристав и вдруг заметил, что письмоводитель его не очень-то и слушает, а хмурится какой-то своей мысли, по всему видать не очень удобной.

– Ну, что там у вас ещё, выкладывайте.

– Да вот, в толк не возьму… – Фандорин нервно пошевелил красивыми, в два полумесяца бровями. – Кукин этот говорит, что на мосту студент был…

– Конечно, студент, а кто же?

– Но откуда Кукину знать, что Кокорин студент? Был он в сюртуке и шляпе, его и в Александровском саду никто из свидетелей за студента не признал… Там в протоколах всё «молодой человек» да «тот господин». Загадка!

– Всё у вас одни загадки на уме, – махнул рукой Грушин. – Дурак ваш Кукин, да и дело с концом. Видит, барин молоденький, в статском, ну и вообразил, что студент. А может, глаз у приказчика намётанный, распознал студента – ведь с утра до вечера с покупателями дело имеет.

– Кукин в своей лавчонке такого покупателя, как Кокорин, и в глаза не видывал, – резонно возразил Эраст Петрович.

– Так что с того?

– А то, что неплохо бы помещицу Спицыну и приказчика Кукина получше расспросить. Вам, Ксаверий Феофилактович, конечно, не к лицу такими пустяками заниматься, но, если позволите, я бы сам… – Эраст Петрович даже на стуле приподнялся, так ему хотелось, чтоб Грушин позволил.

Собирался Ксаверий Феофилактович строгость проявить, но передумал. Пусть мальчишка живой работы понюхает, поучится со свидетелями разговаривать. Может, и получится из него толк. Сказал внушительно:

– Не запрещаю. – И, предупредив радостный возглас, уже готовый сорваться с уст коллежского регистратора, добавил. – Но сначала извольте отчёт для его превосходительства закончить. И вот что, голубчик. Уже четвёртый час. Пойду я, пожалуй, восвояси. А вы мне завтра расскажете, откуда приказчик про студента взял.

Глава третья, в которой возникает «зутулый штудент»