Азбука

В милошевском словаре многочисленны статьи о поэтах и писателях, философах, художниках, людях науки. Формально не все они принадлежат XX веку, но это имена тех, чьи идеи век считал для себя крайне значимыми. Даже выборочным перечислением имен, включенных в указатель статей «Азбуки», создаются границы огромного интеллектуального и художественного пространства — «второго измерения», «оборотной стороны мира». Из мира литературы это Ф. Достоевский, Ш. Бодлер, М. Домбровская, Овидий и Гораций, О. де Бальзак, Р. Фрост, Г. Миллер и др. Из философов и логиков — Ж. Маритен, Дунс Скот, А. Тарский, А. Шопенгауэр. В этой парадигме и те, кто своим рождением обязан семиотической игре, творчеству, кто был создан в языке и теперь продолжает свое бытие в культуре: капитан Немо, Адам и Ева или поэт Арон Пирмас (Первый), созданный воображением Теодора Буйницкого и Чеслава Милоша.

Следующий вид локусов «Азбуки» относится к наиболее парадоксальным. Это концептуальные понятия, идеи. Среди них Wiedza (Знание), Czas (Время), Centrum-peryferie (Центр-периферия), Okrucieństwo (Жестокость), Anielska seksualność (Ангельская сексуальность), Autentyczność (Подлинность), Nieszczęście (Несчастье), Współistnienie (Сосуществование) и другие. С одной стороны, абстракции лишены отчетливой пространственно-временной локализации в физическом мире, что, казалось бы, не дает нам права говорить о них как о локусах. С другой стороны, они — среда существования философа, «точки вхождения в мысль»[509]. Абстракции — это персонажи интеллектуальной истории. Большинство из них не имеют привязки к границам национальных языков и культур. Именно в этом смысле Милош говорит о «бездомности правды»[510].

Концептуальные понятия образуют «внутреннюю келью» философа-поэта, которая всегда пребывает с ним, куда бы он ни перемещался во внешнем пространстве[511]. Собственный вариант смыслового раскрытия абстракций есть способ локализовать сознание в культуре. Как результат, интеллектуальное пространство мира подобно системе сот, куда каждый из нас кладет мед мысли, открытий, наших дел, жизней.

Вот пример вхождения в понятие Любопытство (Ciekawość). Мир — это лабиринт. Мы бесконечно открываем в нем новые детали, подробности, этажи. Но и он не стоит на месте: растет, развивается, пульсирует. Наш интеллект — как подзорная труба, которую можно использовать для увеличения или уменьшения. Язык и наука «редуцируют подробности жизни»: им интересны классы и типы, а не индивидуальное. Любопытство же рождает желание «дотронуться» до каждой детали, назвать и прожить ее. Любопытство позволяет открыть новый угол зрения: увидеть освоенные ранее взглядом и мыслью вещи как неизвестные. Но, к сожалению, любопытство человека и его стремление к познанию не являются для Творца достаточным доводом против смерти.

Эфемерность (Znikanie) — идея, которая, как считал Милош, предопределила философию его творчества. Вещи и люди переходят за невидимую линию, разделяющую два мира («ziemskie i pozaziemskie»). Все подвластно закону, по которому ничто не остается, но все уходит. Единственный способ остановить уход мира — зафиксировать прошлое в знаках. Мой текст об ушедших, — пишет Милош, — это возможность обеспечить Присутствие неприсутствующего («Obecna nieobecność»).

К понятию Anus mundi Милош особенно часто обращался в последние годы жизни («Ужас — вот правда мира живых существ, цивилизация же пытается скрыть эту правду»). Он задается вопросом, почему жизнь отрицательно относится к смерти. Тело, покуда может, противопоставляет ей тепло циркулирующей крови и биение сердца. Стихи о гармонии, радости, которые пишутся в оккупированной Варшаве, — это бунт человека против смерти и уничтожения. Это мысль о том, что anus mundi — состояние временное, а далее придут покой и гармония (что, впрочем, очень сомнительно).

Роль локусов выполняли для Милоша даже отдельные книги, которые, как он пишет, делают нас «многомерным существом» («istota wielowymiarowa»), подобным многоэтажному зданию (в этом смысле употребляется определение «budujące lektury»). Так, романы Достоевского актуализировали и укрепляли интуитивное ощущение того, что спокойная и твердая Вера в Бога недостижима. Балансирование между верой и неверием, эрозия веры, необходимость сомнения заложены в самой природе человека: сопряжением тела и души, жизни и ухода в вечность. Твердая вера, считает Милош, редкий дар. Да и истинно ли верит тот, кто не сомневается?