Азбука анархиста

Вартовых же гетманской службы, в особенности если они были из среды крестьян или рабочих, неоднократно уже призывавшихся нами к тому, чтобы бросить эту полицейскую службу и бороться против гетманщины, решено было уничтожить как подлых и неисправимых изменников. Все захваченные вартовые были самими же повстанцами дибривчанами расстреляны. Вместе с ними была расстреляна и любовница начальника варты, которая во время нашего наступления бежала сообщить варте, что наступают «банды Щуся».

После боя был устроен огромный митинг для населения и для вооруженных повстанцев нашего отряда. Я провел его с особым воодушевлением, зовя крестьян, в особенности съехавшихся из района, ни часу не оставаться без дела в селе Дибривки, а, разъехавшись по своим деревням, собирать везде лучшие, революции преданные крестьянские трудовые силы и вместе с ними, не боясь того, что их могут постигнуть на первых порах неудачи, восставать против своих врагов и насильников.

После митинга, казалось, последнее дело, входившее в задачу дня, было сделано. Я со своими близкими Исидором Лютым, Марченко, Каретником, Щусем и другими, а также с рядом крестьян, представителей от села вместе поужинали. Товарищ Щусь и Петр Петренко были в полном восторге от успешного налета. Они готовы были держать меня в своих объятиях до утра и расспрашивать, что предполагаю я сказать им завтра, когда наступит день и перед нами встанут новые задачи.

Не помню точно, что я им отвечал. Но помню, я просил их как самых близких и дорогих людей, к тому же хорошо знавших все подступы к селу, по которым враги революции могли подвести свои силы и атаковать нас врасплох, чтобы они позаботились понаблюдать за этими подступами серьезнейшим образом сами, не надеясь на других, именно в эту ночь.

Потом в сопровождении товарища Лютого я ушел в помещение Совета и опять улегся на стол, на сей раз не раздеваясь и не снимая с себя оружие. Как только улегся, сразу же заснул мертвецким сном.

В день нашего партизанского налета в Дибривках было не так уж много крестьян из района. Но наутро следующего дня крестьяне стали съезжаться со всех концов. Ряды наших вооруженных сил начали пополняться с неимоверной быстротой. Притом пополнялись они крестьянами, которые готовы были каждую минуту оставить, если нужно, свой район и уехать с нами куда угодно, целиком подчиняясь нашим организационным и боевым условиям.

И теперь уже приложенное к моей фамилии слово «Б а т ь к о» не сходило с уст старых и малых крестьян, обывателей и революционных отрядов. Мне лично казалось и странным, и неудобным слышать обращение ко мне крестьян и повстанцев вместо «товарищ Махно», «Батько Махно», а иногда-«товарищ Батько Махно». Но эпитет «Батько» помимо моей воли прилип к моей фамилии, начиная с дня событий в селе Больше-Михайловка (Дибривки). Он стал передаваться крестьянами, крестьянками и даже детьми из уст в уста: в домах, в семьях, на улицах и собраниях. Слово Батько Махно сделалось единым, нераздельным словом в устах крестьянской массы. С каким-то особенным уважением и малопонятными для меня любовью и гордостью оно передавалось крестьянами из деревни в деревню по всей почти Левобережной Украине. Подхватывалось оно и всеми решительно революционными повстанцами, и их отрядами, о многих из которых я, до присылки ими в штаб движения своих постановлений именоваться «отрядами имени Батька Махно» и всецело подчиняться его штабу, ничего не слыхал и не знал вообще, что они существуют.

Я часто спрашивал себя: честно ли допускать до того, чтобы меня так возвышали, чтобы передо мною же мои братья-труженики мною так благодарственно восторгались, подчеркивая этим, что они видят во мне человека, неизменно преданного им, и сами искренно во всем доверяют мне?

Часто, как еще часто, в эти же дни и в последующие за ними месяцы я говорил об этом со своими лучшими друзьями в движении. И они мне говорили: «За вами идут массы! Они дали вам это имя, и вы его не отбрасывайте. Задачи организуемого нами повстанческого движения слишком серьезны. Через ваше имя и наши общие революционные действия нужно завоевать у масс доверие полностью и так же полностью его оправдать. Крестьяне верят вам. Они вам доверяют, потому что вы не стремитесь властвовать над ними. Нужно только стараться, чтобы через это их доверие найти пути подлинного практического выражения для нашего движения». Эти соображения меня успокаивали.

Две ночи и день прошли спокойно. Многие из нас, чувствуя себя победителями в дибривском бою, жили это время с приподнятым настроением. А то, что «всемогущий» враг не наступал это время, давало право некоторым из нас подумывать даже о наступлении на него.