Азбука для несовершеннолетних: Сборник

Хочется спросить: а часто ли мы думаем: что нужно, чтобы ей (ему) было лучше? Мы ставим на первое место все себя, себя, себя. А если уже нам неверны, то мы!..

...А теперь давайте полистаем одну необыкновенную тетрадь. Это толстая тетрадь, в ней плотная бумага с золотым обрезом, твердые черные корочки. Читается она с обеих сторон; записи следуют от первой страницы к середине – ровным каллиграфическим почерком; и с последней страницы к центру – менее стройными буквами. Есть там еще и незаполненные страницы.

К каким годам относятся записи? Я взглянула – и не поверила. 1841, 1879, 1884... 1920, 1979, 1983-й...

Ровными буквами, выведенными гусиным пером (судя по нажиму и помаркам), с «ятями» и «ерами» переписано стихотворение Лермонтова «На смерть поэта». Его переписывал современник великого поэта, когда еще это стихотворение ходило только в списках, не было разрешено цензурой!

Я воззрилась на хозяина этой необычной тетради: «Неужели правда это написано при жизни Лермонтова?»

Константин Сергеевич (а ему 92 года, я была у него раньше в больнице и видела, как терпеливо переносит он больничную обстановку, как шутит с соседями, с сестрами, если и волновало его что-нибудь там, то отнюдь не температура и давление, а желание рассказать мне о прекрасных людях, которых он знал, вспомнить любимые строки стихов) ровным старческим голосом говорит:

– Да, это писал мой дед, по матери... Большой любитель поэзии. И умные размышления записывал. Вы читайте... Вот, например: «Если смешно и непохвально превозноситься умом и достоинствами, еще непростительнее гордиться знатностью, нарядами, богатствами, потому что все они вещи ничтожные. Даже и самые достоинства тогда только пригодны, когда мы из них делаем хорошее употребление»... Или вот, любимый поэт моей матери – Тютчев: «Дни сочтены: утрат не перечесть; живая жизнь давно уж позади. Передового нет, и я как есть, на роковой стою очереди».

Тютчев, Апухтин, Блок... А вот длинная запись и какие-то цифры. Это уже не стихи.

«Каблуки сомкнуты, подколенки стянуты, солдат стоит стрелкой, четвертого вижу, пятого не вижу...

Береги пулю в дуле, пуля в дуле две смерти, трое наскочат – первого заколи, другого застрели, третьего штыком...

Солдату надлежит быть здраву, тверду, храбру...

Ученье – свет, а неученье – тьма. Дело мастеров боится. Крестьянин не умеет сохой владеть – хлеб не родится...

Солдат винтовку не знает – ничего не знает.

Вот, братцы, воинское обучение».

Я спрашиваю, кто из предков Константина Сергеевича воевал, кто переписывал эти правила «воинского обучения» в сокровенную тетрадь рядом со стихами и молитвами.

Суховатый, подтянутый, аккуратный, чувствуется и в нем выправка, Константин Сергеевич Родионов отвечает:

– А вы лучше спросите, кто не воевал? В России всегда в каком-нибудь углу да происходили то войны, то потасовки. Все мои предки были верны Отечеству и не щадили живота своего для России.

– А вы и теперь делаете записи в этой тетради?

– Иногда. Читаю что-нибудь, и хочется по старой памяти выписать мудрые слова. Вот, например, Пришвин, посмотрите...

«Правильность есть отношение силы разума к силе чувства. Чем сильнее чувство и чем ближе к нему разум, тем больше человек в его человеческом деле. Страшен, кто обошел свои природные страсти холодным умом и огонь души запер в стены рассудка».

«Ты думаешь, правда складывается и лежит кладом, кто нашел клад – богатый и перешагнул? Нет! Истинная правда не лежит, а летит».

Да, эта тетрадь – удивительное собрание возвышающих мыслей, тут духовный мир семьи: деда, отца, матери, сына. Какое прекрасное, поднимающее дух, расширяющее ум чтение! Если эти слова идут с человеком рядом всю жизнь, если он помнит своих предков, то разве не есть это та самая верность истокам человека, без которой не может расти, воспитываться и мужать достойный человек? И не стоило ли бы в каждой семье завести такую тетрадь?

Вина

– положение, противоположное правоте, в котором оказывается человек, нарушивший нравственные или правовые нормы, совершивший проступок или преступление.

Если бы знать наперед, как отзовется наш необдуманный поступок, наше случайное слово, сколько несчастий отменилось бы на земле! Но жизнь идет без репетиций. Критический момент не всегда узнаешь в лицо. И кто ж из нас не испытывал сожаления, что вчера поступил совсем не так, как мог бы поступить сегодня?

Но невозможно перечеркнуть, пережить набело свои ошибки и заблуждения. Жизнь, увы, не имеет дублей! Однако в самой горькой ситуации у человека всегда есть выход. Он – в раскаянии. Глубоко осознав свою вину, перестрадав, человек как бы страхует свое будущее от повторения ошибок. Но как редко задумываемся мы о созидательной силе раскаяния.