Азбука для несовершеннолетних: Сборник

Задержка в развитии – это по преимуществу приверженность к недавнему прошлому, которое уходит из-под ног. Правда, и здесь могут быть различные явления. Иноземное завоевание Болгарии конца XIV века вынудило болгар проявлять особую приверженность к старому. Не было бы этой приверженности – они потеряли бы свой язык и свою культуру. Интерес к давнему прошлому обычно диктуется потребностями современности. Эти потребности могут быть разного толка, но они, во всяком случае, не являются простым замедлением в развитии.

Знала несколько обращений к Древней Руси и послепетровская Россия. Были разные последствия этого обращения – и полезные и отрицательные. Отмечу только, что открытие древней русской архитектуры и иконы в начале XX века было лишено узкого национализма в среде художников и очень плодотворно для нового искусства.

Можно было бы широко показать эстетическую и нравственную роль памяти на примере поэзии Пушкина.

У Пушкина поэтическая роль воспоминаний – я бы сказал, «поэтизирующая» их роль – прослеживается начиная с детских, юношеских стихотворений, из которых важнейшее – «Воспоминания в Царском Селе». Но и в дальнейшем роль воспоминаний очень велика не только в лирике, но даже и в «Евгении Онегине». Когда необходимо внесение лирического момента, Пушкин прибегает к воспоминаниям.

Свои исторические произведения Пушкин также окрашивает долей личной, родовой памяти. В «Борисе Годунове» действует его предок Пушкин, в «Арапе Петра Великого» тоже предок – Ганнибал.

Память удивительна тем, что она способна поэтизировать прошлое. Даже в восприятии детей прошлое становится поэтичным, сказочным, интригующим. Не случайно дети так часто обращаются к старшим: «Расскажи, как ты был маленьким». Рассказы про войну, про блокаду Ленинграда слушаются детьми со сладким ужасом, они не менее захватывающи, чем светлые воспоминания о детских шалостях старших.

Из рассказов о прошлом, каким бы оно ни было – дурным или хорошим, – извлекается опыт.

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва.

Поэзия Пушкина мудра. Каждое слово в его стихах требует раздумий. Наше сознание не сразу может свыкнуться с мыслью о том, что земля была бы мертва без любви к отеческим гробам, без любви к родному пепелищу. Два символа смерти и вдруг – «животворящая святыня!». Слишком часто мы остаемся равнодушными или даже почти враждебными к исчезающим кладбищам и пепелищам: двум источникам наших не слишком мудрых мрачных дум и поверхностно тяжелых настроений.

Но зачем мы сами-то едем в Пушкинские Горы? Разве не затем, чтобы поклониться гробу Пушкина и посетить село Михайловское, которое для нас и в самом деле родное пепелище? И разве мы не испытываем на себе их животворящую силу? Разве не возвращаемся из пушкинских мест обновленными духовно, с огромным запасом животворных впечатлений?

«Святыня!» Но ведь Пушкинские Горы и в самом деле Святые Горы – святые для каждого, кто любит русскую поэзию. Разве мы не соприкасаемся здесь с чем-то для нас очень дорогим, высоким и священным?

Когда посещаешь пушкинские места, испытываешь чувство соприкосновения с необычайной красотой. Долго едешь по унылой ровной местности и вдруг как чудо – попадаешь в край дивной красоты: холмов, рощ, лугов. Дело даже не в том, что пушкинские места красивы как пейзажи: их особая красота в союзе природы с поэзией, с воспоминаниями – воспоминаниями истории и воспоминаниями поэзии.

И эта стихия пушкинских воспоминаний овладевает нами, когда среди Михайловских рощ мы оказываемся под кровом поэзии Пушкина. Поднимаясь на холмы и городища, мы встречаемся с Пушкиным и с русской историей, следя за извивами течения Сороти и гладью пушкинских озер, мы угадываем в них отражение Пушкина...

Во времена Пушкина ценилась «меланхолия». Сейчас мы редко представляем себе точно, что подразумевалось под этим словом. Мы думаем теперь, что меланхолия порождается пессимизмом, равняется пессимизму. А между тем она была порождением эстетического преобразования всего того печального, трагического и горестного, что неизбежно в жизни. Меланхолия была «поэтическим утешением», и это очень важно почувствовать, чтобы понимать и поэзию Пушкина, особенно посвященную природе. Не горе, а печаль – сладостная поэтическая печаль! Не трагедия смерти, а сознание ее неизбежности – неизбежности по законам природы. Не уход в небытие и забвение, а уход в воспоминания. Поэтому-то поэзия Пушкина так много уделяет внимания воспоминаниям, поэтому-то она целит и утешает.

В Михайловском, Тригорском, Петровском, на городище Ворониче, по берегам Сороти и озер Маленца и Кучане мы гуляем среди воспоминаний, мы примиряемся с всеобщим законом ухода всего существующего в прошлое. Мы понимаем, что из тлена возникает жизнь, из истории – настоящее, из поэзии Пушкина – жизнь в окружении поэзии.