Азбука едет по России

Дедушка Ефремов с гостем говорил долго. Когда гость вышел на крыльцо, нос у него был красный, а глаза соловые.

— Стало быть, мальчишка приблудный от тебя сбежал, — проговорил он, с трудом шевеля языком, — о чём истинно жалею… Ежели где найдём его, то к святой братии отвезём немедля. С тем будь здоров!

Он торжественно благословил Ефремова и, покачиваясь, поплыл к воротам. Солдаты переглянулись и последовали за ним. Алесь подождал ещё несколько минут и слез с чердака.

— Не возьмут меня, дедушка Ефремов? — спросил он слабо.

— Пока я жив, авось не возьмут, — отвечал старик, — но смотри со двора никуда не выходи да попам на глаза не попадайся. Прав был Киприанов… Ах, Поликарпов, ах, жмот! Изо всего деньги вышибает!

МАСТЕРА И ПОДМАСТЕРЬЯ

В январе 1708 года в Москву прибыли в закрытом возке четверо людей, закутанных до ушей в медвежьи шубы. Это были типографщики из далёкого города Амстердама: почтенный словолитец Антон Тильманс, он же Демей, почтенный наборщик Гендрик Сильбах, почтенный печатник и набойщик Ян Фоскул, почтеннейший переводчик и справщик Илья Копиевич.

Проезжая мимо стен Кремля со стороны Троицких ворот, типографщики велели остановить возок и вылезли на улицу.

Узорные зубцы крепостных стен были занесены молодым снегом. На мосту через замёрзшую Неглинную реку неподвижно возвышались караульные в тулупах и треугольных шляпах. Они держали на плечах алебарды. За их спинами неторопливо перезванивались колокола кремлёвских церквей.

— Красиво! — промолвил Тильманс, склонив голову набок.

— Но холодно, — добавил Сильбах, переминаясь с ноги на ногу.

— А вы как думаете, почтенный Фоскул? — спросил Тильманс.

— Никак, — отвечал Фоскул, равнодушно глядя на Троицкие ворота, — я начну думать тогда, когда мне начнут платить.

— Почтенный Фоскул близок к истине, — сказал Копиевич, — ибо если наш набор нового русского шрифта царю не понравится, он велит своему рисовальщику Куленбаху отдать рисунки букв русским словолитцам на Печатный двор, а нас сразу же отправит в обратный путь.

— Возможно ли это?! — воскликнул Тильманс.

— Весьма возможно. Ибо царь Пётр очень быстро принимает решения.

— Гм, тогда наши деньги пропали, — добавил Фоскул.

— Ну нет, — сказал почтенный Тильманс, — мы привезли с собой славное амстердамское искусство изготовлять книги. Дело не в деньгах, господа! Искусство везде уважается!

— Дело в холоде, — уныло заметил Сильбах. — Не угодно ли, господа, обратно в сани?

Хлопнул кнут, закричали возчики, и возок тронулся дальше вдоль Неглинной, через гудящие народом узкие проезды и бесчисленные ворота.

— Снова антихристы едут, — бормотал какой-то прохожий священник, старательно крестясь на кремлёвские церкви. — Скоро православных-то на Москве не останется… Истинное царствие дьявольское!

С тех пор прошло три месяца.

Почтенному словолитцу Антону Тильмансу Москва понравилась. Мороз был не очень силен, жители были понятливы и добродушны, чиновники важны и благосклонны, девушки румяны и смешливы. И хотя москвичи иной раз обнаруживали то упрямство, не меньше голландского, то сильную склонность к крепким напиткам, но работали они не хуже, чем мастеровые в Амстердаме.

Почтенному наборщику Гендрику Сильбаху, наоборот, Москва не понравилась. В Москве ночи были слишком длинны, улицы слишком кривы, заборов и собак несчётное количество, зато каналов не было вовсе и пушка в обед не палила.

Почтенный печатник Ян Фоскул своего мнения о Москве не выражал и интересовался более всего заработками.

Немецкая слобода, в которой жили голландские типографщики, стояла немного в стороне от города. От неё до Печатного двора расстояние было большое. Типографщики каждый день ездили в город в узком возке, ныряя между сугробами.

Собаки с лаем бежали за возком. Девушки хихикали. Старухи крестились. Уличные торговцы переглядывались и, кривя рты, говорили:

— Царёвы немцы едут.

Более всех недоволен был Копиевич.

— Царь Пётр нас не для того выписал, чтоб мы процветали, — говорил он, — не стану вас обманывать, господа: царь хотел бы видеть на нашем месте русских мастеров.

— Разве у них есть мастера? — спросил Ян Фоскул.

— Есть, — отвечал Копиевич, — хотя и немного. Вот, например, Ефремов.

— Господин Ефремов искусный мастер, — благодушно заметил Тильманс.

— Искусный. Но упрямый и одержимый мыслью обучать своему упрямству молодых людей, — пренебрежительно отвечал Копиевич.

— Мастер обязан обучать подмастерьев, — сказал Тильманс. — Это и наша обязанность.

— Мы здесь не затем, чтобы быть учителями, — вмешался Сильбах, — а затем, чтобы изготовлять образцовые книги.

— Почтенный мастер Сильбах совершенно прав, — отозвался Копиевич.