Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

И к нему тоже. В Германии не как у нас, где все усилия большинства граждан направлены не на выполнение законов, а на изощренные усилия и ломанье головы, как их избежать и нарушить. Поэтому, я думаю, мы еще не скоро будем жить как немцы. А может быть, никогда. Мой дорогой, любимый Александр Сергеевич Пушкин писал, что у нас не будет дорог и через пятьсот лет. Вот прошло уже двести, и он прав оказался. В чем-то даже хуже стало. Раньше были все-таки проселочные. Недавно мы смотрели страшный телерепортаж о российских дорогах: грузовики застревают по горло. Выехать нельзя. По сто машин стоят. И шофер не имеет права покинуть машину, иначе его уволят с работы. Рабы даже так не жили. Это хуже рабства. От рабов требовали работы, а сейчас даже этого не требуют. А уж не дай бог, какое стихийное бедствие… Вот оно как насчет дисциплины. Но русский народ терпел, терпит и будет терпеть. Как сказал Николай Лесков устами своего героя в рассказе «Продукт природы»: «Пусть бы кто-нибудь сам-третий проделал этакую штуку над сорока французами!.. Черта с два!»

Не все, как Вы, обладают силой, характером и просто смелостью противостоять обстоятельствам, как это было при постановках «Кармен-сюиты» и других балетов Щедрина. Или как когда-то Дягилев…

Ну, Дягилев один подобрал для Русских сезонов в Париже выдающихся артистов, хореографов, пригласил первоклассных художников, композитора Игоря Стравинского. Это была бомба, осколки которой разлетелись по всему свету.

Но прежде всего – по Европе. Что означает для Вас Европа? Можно ли говорить вообще о европейском балете сегодня?

Европа – это центр мира. И для меня значим в Европе, повторяюсь, прежде всего – Париж. Несмотря на огромный успех повсюду, все-таки и всегда – Париж. По вкусу. По тому, как в Париже ощущают искусство. По трепету и мурашкам от самого города и парижского стиля. По тонкости в восприятии прекрасного. Безусловно – Париж.

Может быть, это и некое особое, стойкое мироощущение парижан? В повседневном стиле жизни, быте, одежде, еде? Кстати, какую роль играет в жизни Майи Плисецкой еда?

Еда? Применительно к сцене и профессии, еда, конечно, всегда поддерживала физические силы. Конечно, чтобы выглядеть прилично, надо было себя в еде ограничивать. Но существует еще одна не менее важная сторона в ней – вкус. Разумеется, не только для этого мы живем, но если еда вкусная, то это в какой-то степени и вкус жизни. А когда же еда еще и красиво поставлена на столе, сервирована, то я смакую ее, наслаждаюсь просто… И не надо здесь много размышлять, надо просто почувствовать ее вкус.

Когда-то на вопрос, как Вам удается сохранить форму, Вы ответили: «Сижу не жрамши». Об этом очень талантливо написал в своем эссе о вас Андрей Вознесенский.

А вы знаете историю этой фразы? Одна французская журналистка донимала меня вопросами о диете: чем я питаюсь, не лепестками ли розы, и так далее, пока я ей не ответила по-русски: «Сижу не жрамши!» Она так и напечатала в газете, только латинскими буквами. Андрей был в восторге и использовал эту фразу. С его легкой руки это выражение ко мне «пришилось» навсегда. Хотя сидеть не жрамши? Со мной это иногда случалось, но о-о-о-очень редко, так – через много о…

Наши век и время двигаются в каком-то диковинном танце. Даже наш разговор «пританцовывает» и не всегда хочет выстраиваться согласно алфавиту. Движение времени настолько порой нереальное, что невольно хочется спросить: живем мы или не живем? Или это какая-то иллюзия, мираж?

Живем мы или не живем? Скорее всего живем, раз чувствуем, разговариваем. Раз вы мне такие вопросы задаете. Вот когда не будем ничего чувствовать, тогда…

Не кажется ли Вам, что жизнь с годами как-то убыстряется? Становится более стремительной.

Как ни странно, но мне так не кажется. Когда говорят: «Жизнь так быстро протекла, пролетела», то мне хочется воскликнуть: «Да что вы, она просто бесконечна!» Все, что было, было безумно давно, и живу я безумно давно, наверное, сто лет. Словом, я совершенно не разделяю общепринятого мнения: «Ах, жизнь пролетела как вихрь!»