А вот тенденции страшно стадные. Впрочем, как и раньше. Знаете, когда я еще в конце 60-х годов прошлого века преподавал в Московской консерватории, мы собирались со студентами и слушали сочинения разных композиторов с точки зрения сравнительного анализа определенных выразительных средств. Как-то раз после очередного прослушивания, на котором прозвучали произведения Палестрины, Монтеверди и что-то из малоизвестных сочинений Шумана, Брамса, Шенберга, Веберна, я спросил у студентов: «Что вам больше всего понравилось? Что вас тронуло, что побуждает вас сочинять дальше?» Все назвали Веберна. Думаю, это была тоже стадность. Какой там Шуман… или Брамс, даже Шенберг, только Веберн, только он, вот какой я прогрессивный и пытливый. И знаете, теперь, спустя много лет, когда я слушаю новые сочинения молодых, то понимаю, что к минимализму повернули не пять человек, рванули не один-два, а снова всем стадом. В стороне остались лишь зазевавшиеся или те, кто в своих устремлениях твердо стоит на ногах. Эти новые тенденции сводились, как я уяснил из многочисленных мастер-классов, которыми мне довелось руководить в разных странах, вначале к умозрительному авангардизму, а потом сменились пресным минимализмом. Меня, кстати, и раньше никогда в целом не увлекало это течение. Тем более теперь слушать минималистские сочинения в больших порциях и вовсе неинтересно. Это относится к минималистам разных поколений. У того же Арво Пярта музыка звучит так чудовищно однотонно, вяло, антиконтрастно. Но композиторы такого толка, я бы сказал, последовательны в своем упрямстве. Словно доказывают что-то: а я вот так, вам скучно, а я все равно вот так, буду так… Поэтому у таких композиторов я знаю наперед, что меня там ждет, и не могу ничего там творчески для себя извлечь. А вот в классике – наоборот. Чем дальше, тем больше извлекаю я в классике для себя не только новые поучительные творческие идеи, но даже технологические приемы и трюки. Может, это вопрос возраста.
К чтению это определение больше подходит. Потому что ты один на один с книгой. Кстати, читали ли вы две последние книги Бенедикта Сарнова? Очень интересное исследование о взаимоотношениях Сталина и писателей. Столько новых документов раскопали, судьбы писателей высвечиваются совсем с другой стороны. Но самое главное, думаешь: боже мой, какое же время мы все пережили, выжили и даже осуществились. В первую очередь, конечно, Майя.
Цели рассмешить у меня никогда не было. Но вызвать улыбку музыка может: у нее есть для этого средства. У меня другая извечная цель: как держать внимание публики, ее увлеченность музыкой. Реакция исполнителей для меня тоже очень важна: как реагирует оркестр, хор. А зал, даже очень осведомленный в области классической музыки (сколько симфоний у Бетховена, когда написано то или иное произведение и так далее), даже его трудно удержать. А для новой, незнакомой музыки дается индульгенция в две-три минуты. Если публику не захватить за это время, почему-то заскрипят кресла или вспыхнет неожиданно какая-то эпидемия кашля.
Нет, всё же разные. Сочинение композитора или его работа выносится на публику уже в завершенном виде. От композитора ничего не зависит. От исполнителя – очень многое. Ведь все они такие разные. Меняются каждую минуту. Так многое зависит от настроения, нервной системы и многих других факторов. Это касается даже великих исполнителей.