Азбука семейной жизни

Элла сама одевалась однообразно, но наряды с белым воротничком у Краснельщиковой ее убивали. То ли школьница… Тогда все становилось на свои места… наверное, она играла гимназистку в этом борделе… Интересно, Лора в курсе, что в зазеркалье любовница ее мужа…

– Вы привезли Гиршмана?

Странный вопрос. Он бы зашел. Вообще, сегодня какой-то странный день.

Разина села. Она внимательнее посмотрела на бледное лицо Краснельщиковой. Та молчала. Дым от выкуренной сигареты висел в воздухе.

Даже покурить тут успела. И так дышать нечем.

– Гиршман мертв.

Тихие слова повисли вместе с сигаретным дымом. Смысл их еще не обозначился для одной из собеседниц.

Тишина.

– Значит, замены мне не будет, – только и мелькнула мысль у Разиной.

– Он покончил с собой.

Краснельщикова решила продолжить эту тему, хотя вопросов со стороны примадонны не следовало.

Смерть вообще вызывает желание рассказать, как и почему это случилось, как, при каких обстоятельствах, долго ли болел, тяжело ли умирал. Это странное, патологическое желание обычного человека поведать о случившейся с ним рядом смерти всегда умиляло Разину. Умер. Ну, умер и умер. – Мы все, как говорится, там будем. Не сегодня – так завтра. Внезапная смерть – вот все, о чем мечтала лично она.

– Он в джакузи взял и покончил с собой, – почему-то повторила Краснельщикова, словно оправдываясь.

И тут только до примадонны дошло, что в «зазеркалье», где камер больше, чем людей, невозможно умереть незаметно.

– То есть, как покончил с собой? А вы, разве у вас они не под постоянным наблюдением? – басом пробормотала она, хотя задала этот вопрос исключительно, чтобы поддержать упавшую духом Лору.

Осунувшееся лицо той, хотя она всегда выглядела каким-то недокормышем, еще более осунулось. Длинный нос заострился и теперь торчал уж совсем по буратински. Белый воротничок был чем-то закапан.

– Не знаю, сама еще не знаю. Так непохоже на Марка. Он такой жизнелюб.

– Был, – почему-то поправила ее Элла.

– Такой выдумщик, такой заводила, такой жизнелюб, такой…

– Весь в своего кузена, – опять припомнила бордель с мальчиком и мулаткой Разина.

Краснельщикова странно посмотрела на Эллу.

– Что?

– Ничего. Нельзя заполнять эстраду чьими-то левыми дочками.

– Что вы хотите сказать?

– Хороший у вас набор в этот раз. Левая дочка Перестроева, родственник его жены, родственники его самого… Может хоть раз попробовать отбирать по музыкальным способностям? Я уж не говорю о блондинистых мулатах…

– Не вам судить. Сами… разве не вы привели своего друга, который умеет работать только ногами и задом? Разве не вы заполнили эстраду…

– Он один. И это не бордель. Моя дорогая, – примадонну тоже понесло. Наверное, ее заразила фанатка Палкина. Уж чего чего, а связываться с Краснельщиковой явно не стоило. Она уже убрала двоих только за то, что они высказали свое «фа» в сторону мулатки…

– Ну, мы еще посмотрим, – явно не к месту произнесла Краснельщикова, сузив злобно маленькие глазки.

Она хлопнула дверью.

Максим, все еще выяснявший отношениям с двумя фанатками, преградил ей путь.

– Лора Алексеевна. Как там наш Гиршман? Элла уже отошла от скандала?

Лора промчалась мимо него, даже не посмотрев.

Пухлые губы Макса удивленно скривились.

– Максим, ну…

– Погодите- ка, девочки. Надо взглянуть, что происходит.

– Ну ты хоть разреши щелкнуть тебя в этом костюме? Это ведь новый? Да?

Фанатки явно решили получить хоть что-нибудь.

Пара снимков решила дело.

Палкин спокойно шел в гримерку. Он знал, что Элла долго сердиться не умеет. А сейчас и вообще ей было не до того.

Он открыл дверь, заранее изобразив самую очаровательную свою улыбку.

– Элла, дорогая, – только и смог произнести он.

Облокотившись на светящийся голубым светом монитор, истекала кровью примадонна. Белое платье было все в красных разводах, как будто кто-то вытер свои руки об него, как о полотенце, или гаражную тряпку. Шифон обвис мокрыми, странными комками. Лужа была и на каменном полу.

– Что, что, – Максим приподнял Эллу и попытался что-то услышать. Губы Разиной едва шевелились.

– Он…

– Кто он? Что?

– Гиииршмааан… – шепнули на последнем вздохе накрашенные губы великой Эллы…

Глава 4. Предсмертная записка

Концерт в Останкино закончился несколько часов назад. В «Звездном зазеркалье» было непривычно шумно. Разговоры, как это ни странно, бурлили не под камерами внутри аквариума. Переполох нарастал комом с оборотной стороны зеркал, за камерами, среди тех, кто день и ночь должен было показывать, обслуживать, подглядывать, монтировать и снова показывать.

– Настя просто супер!

По маленькой монтажной широкими шагами, как будто он не ходил, а измерял эту комнатенку специально выращенным инструментом геологов, туда-сюда маячил Георгий Геращенко. Высоченный, широкий в плечах парень только что покинул проект. За него не проголосовали ребята. Он не очень-то и расстраивался по поводу своего выбывания: существование под камерами стало для него в последнюю неделю почти невыносимым.