– Так-так, – проговорил Бурцев. – А знаете, как он освободился? Нет? Так я расскажу вам: – после бегства из Сибири, он встал во главе отряда в Петербурге, не правда ли? Ну, вот, его совершенно случайно арестовали на улице. Но Азеф, зная, что Карпович верит в него как в Бога и берется в меня стрелять, защищая его честь, не перебивайте, не перебивайте… вместе с Герасимовым отпускают его из тюрьмы. Да, да, посудите сами, какой вздор разыгрывается среди бела дня. Опасного террориста, шлиссельбуржца, убийцу министра Боголепова, главу отряда перевозит из тюрьмы в тюрьму околодочный на простом извозчике. Больше того, у аптеки околодочный, кстати сказать, переодетый Доброскок, «Николай золотые очки», слезает и говорит Карповичу: – «посиди, я сейчас приду». – Выходит из аптеки, видит, что Карпович сидит, не догадался. Поехали дальше. Околодочный останавливается у какого-то магазина, опять «посиди». Но тут уж Карпович догадывается, бежит. И к кому же? Прямо на квартиру к Азефу.
– Вы хотите, стало быть, сказать, что полиция и Азеф отправляют террориста с незапятнанным именем убивать вас?
– Конечно! Именно так, Борис Викторович! А вы думаете, что в департаменте все уж так и лыком шиты. Да там, батюшка, такие Мак-Магоны сидят, такую тончайшую инквизицию разводят, что сам бы Торквемада в восторг пришел. Это маги, Борис Викторович, маги своей техники!
– Владимир Львович, невозможно, – засмеялся Савинков, – вы больны шпиономанией, больны! Маниакальные, навязчивые идеи! И всё сходится как в аптеке! Сверхъестественно и феноменально! Но поверить хитросплетению, не обижайтесь, никак не могу.
– Да я и не обижаюсь. Я же знаю, что если меня Карпович и Бэла не убьют до окончания суда, вы решительно во все поверите. Даже, пожалуй, Чернову и то придется поверить, хотя он этого, ух, как сильно не хочет!
– Если суд вас оправдает, мы пойдем на конфликт с судом, – вставая проговорил Савинков, – вы понимаете, что это не укладывается в голове. По-ни-ма-е-те? – сказал он, указывая на лоб пальцем. – А если это будет правдой, то надо понять и то, что все провокаторы взятые вместе не нанесли бы такого удара террору, какой наносите вы, террорист Бурцев. Ведь вы же сами сторонник террора?
Бурцев сделал вид, что не расслышал этой фразы и вставая сказал:
– Тогда б и суда не нужно. Только вот что, Борис Викторович, когда увидитесь с Азефом, так уж, простите за напоминание, о Лопухине ни слова.
– Мы дали слово суду.
– Ах, знаете, дружба великая вещь, – улыбнулся
Бурцев. – Прощайте. А мучаетесь вы душевно, Борис Викторович? Ох, еще как помучаетесь, когда узнаете с кем людей убивали.
– А это мы увидим, – сказал, выходя, Савинков.
5
В этот день на парижских извозчиках ехало много разнообразных людей. Но едва ли был более встревоженный и беспокоящийся седок, чем тучный господин в легком песочном пальто и светлой шляпе.
Извозчик вез его в узком кабриолете на рю де ля Фонтен с средней скоростью, сдерживая кабриолет на углах, где неслись потоки встречных экипажей.
Уж вечерело. Сеял дождь. Господин в песочном пальто и светлой шляпе волновался не потому, что был без зонта и светлая шляпа от дождя могла испортиться. Господин просто боялся, что вот сейчас, на рю де ля Фонтен, в квартире «Мальмберг», он будет убит.
«Аргунов мог дать телеграмму, разоблаченье может быть с минуты на минуту». Азефа передернула судорога. Он всматривался в номера домов.
– Иси, иси, – забормотал он и, остановив извозчика, слез.
Он перешел на обратную дому Савинкова сторону. И шел походкой вора, идущего на дело. Он кутался в тени домов, подъездов. Не доходя остановился. Отсюда видел: – окна квартиры Савинкова освещены, за ними мелькают человеческие тени. «Собрание. Может кончено?» Тени в окнах замелькали толпой. Отхлынули. Окна стали чисты и светлы. «Уходят». Азеф почти отбежал к следующему подъезду.
Он видел, как выходили. Узнал всех. «Боевики». Сердце захолонуло и упало. Вот – Савинков с непокрытой лысоватой головой, в одном пиджаке, провожает. Прощается с двумя женщинами – Рашель и Бэла. За ними – Вноровский, Слетов, Зензинов, Моисеенко. Услыхать хоть бы самое короткое слово. Он видел, как помахал рукой Савинков, повернулся и пошел в дом.
«Ерунда», – мотнул бычьей головой Азеф и наискось стал переходить улицу.
6
И все же сердце билось не оттого, что была крута лестница. Азеф поднимался тяжело, останавливался в пролетах поворотов.
В кабинете был зеленоватый полусумрак от стоявшей на письменном столе лампы. Азеф вошел за Савинковым усталой походкой. Лицо словно налилось водянистым жиром. И яркие, вывороченные губы казались краснее обычного. По лицу, походке Савинков увидал в нем волнение. Азеф сел возле стола, от абажура толстое лицо стало зеленым.
– Расскажи подробно обо всей этой гадости, – пробормотал он. – Как это меня измучило и разбило.
– Страшен чорт, Иван, да милостив Бог. Конечно неприятно, но сейчас у меня были боевики, для всех ясно, что Бурцеву при обвинении его судом, ничего не остается, как пустить себе пулю в лоб. Он даже сам так сказал Бэле.
– Так сказал? – скороговоркой проговорил Азеф.