Азеф

Но в доме следить тоже было незачем. Следила мадемуазель Фуше, получавшая 50 месячных франков, за рассказы о "мсье Лежнев", по паспорту которого жил Савинков.

Через два дня Бинт писал сводку наблюдений сыщика Дюрюи и своих: "Сегодня 3-го ноября можно утверждать, что Савинков, он же Мальмберг, он же Лежнев, спал один. Вышел из дому в 1 час 35 минут дня. Одет в пальто черного драпа с бархатным воротником, в черном котелке, несет в левой руке портфель с отвернутой застежкой, лицо худое, длинное, усы стрижены по-американски. Общий вид: элегантен, но сильно постарел. Выйдя из квартиры, пошел следующей дорогой: - рю Перголез, Авеню дю Трокадеро, там в табачном магазине, на углу авеню де ля Гранд Арме, купил почтовые марки и, выйдя, опустил в ящик письмо. Постояв на авеню де ля Гранд Арме, повернулся и снова пошел на рю Перголез, где вошел в дом № 7 в нижний этаж к своему другу мсье Герье, 25 лет, поэту. Я следовал за ним на расстоянии тридцати шагов. У дома, где живет Герье, я ждал около часу. Из дома он вышел один. Остановился на улице и мне показалось, что замечает меня. Я подошел к окну магазина. Савинков двинулся в направлении авеню де Малакоф. Здесь он взял извозчика и поехал к Булонскому лесу. Я следовал за ним на извозчике до Рут д-Этуаль. Здесь Савинков вылез, расплатился с извозчиком и в течение нескольких часов ходил совершенно бессмысленно и бесцельно..."

13

На рю Лало, в квартиру Савинкова вошел Моисеенко.

- В чем дело? - проговорил Савинков, понимая, что что-то случилось и прикрывая листом рукопись.

- "Ротмистр" застрелился.

- "Ротмистр"?

- Да.

- Когда?

- Вчера вечером.

- Где?

- У себя на квартире, в Медоне.

- Оставил письмо?

- Нет.

- Товарищи подозревали его в провокации.

- Да.

- Это могло его оскорбить.

- Могло быть, что он, как провокатор, боялся мести.

- И сам поспешил себя убить?

- Самому убивать себя легче.

Савинков задумался, потом, как-то неестественно улыбаясь, проговорил:

- Так. Переехали человека. Ну, что ж. Вечная память "Ротмистру". Еще крестом на дороге больше.

- Только на какой дороге?

- На нашей.

- Вам не жаль?

- Не умею жалеть. Глупое чувство деревенских баб. Чем больше близких падает, тем легче идти самому. У "Ротмистра" остались деньги?

- Пустяковые франки.

- Я дам денег. Его похоронит боевая организация. Савинков замолчал. Молчал и Моисеенко. Когда он ушел, Савинков перечел написанное и стал писать дальше:

- "Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным. Вся моя жизнь - борьба. Я не могу не бороться. Но во имя чего я борюсь - не знаю. Я так хочу. И я пью вино цельное".

14

- Ну да! Так что же он делает? Готовит центральный акт? А в чем же это состоит? В том, что в Питере три товарища поездили извозчиками и снялись. Ведь это же форменное безобразие! Это же возмутительно! Таких денег не тратил Азеф! Но тот, по крайней мере, дело делал. Нет, Марк Андреевич, Савинкову надо прямо поставить: - едешь на террор - получаешь деньги, едешь на скачки в Лонгшан твое дело, не гневайся, батюшка. А то на сене лежу, сама не ем и другим не даю.

- Сама то положим ем, - засмеялся Натансон, - в этом то и горе.

- Страннее всего, - проговорил Рубанович, - что штаб Павла Ивановича всё время ездит по Европе. То в Париже, то в Ницце, то в Мюнхене, то в Берлине. Ведь это же стоит сумасшедших денег.

- Я спрашивал его, - печально перебил Зензинов, - говорит, принужден это делать, заметил слежку.

- Я всегда был против передачи Павлу Ивановичу боевого дела, - сказал Карпович. - Теперь сами убеждаетесь. Это граммофон Азефа. Ничего больше.

- Ну это, положим, вы чересчур. Дело Плеве, дело Сергея, Татарова.

- Татарова! Для таких дел не надо организационных талантов. Дал Назарову нож и уехал. В деле Сергея работали Каляев и Моисеенко. А Плеве создал Азеф.

- Нет, товарищи, надо как-нибудь всё это вывернуть наизнанку. Коль работа, так работа. Коль нет, так и денег нет, - замахал руками Чернов, мигая круглым косым глазом. - Ведь он на прошлой неделе, понимаете, на цареубийство глухую ассигновку в 20 тысяч взял!

15

Но если б он даже знал, что консьержка дома, мадам Гато и вертлявая прислуга куплены полицией, возможно, что отнесся б к этому безразлично. Чадный дым наполнял душу. Когда ночью подошел к квартире, в темноте раздался голос Веры: - Бо-ря!

Он остановился. Он быстро вбежал. На мгновенье показалось, что снова с детьми приехала Вера. И это мгновенье было счастьем. Но в квартире - темнота, тишина. Спальня неубрана, на полу банки откупоренных консервов, поваленные бутылки, смятая постель и запах затхлости досказали воспоминания ночи.

"Галлюцинации", - пробормотал Савинков. - "Слышал совершенно отчетливо". Опустился в кресло, показалось, что может заплакать, потому что стремительно проносилась вся разбитая и окровавленная жизнь.

На письменном столе не так лежат полученные письма. "Что за чорт, я кажется начинаю сходить с ума?".

- Жаннет! - крикнул он. - Что за безобразие, вы брали письма с моего стола!?

- Как вы можете так говорить, мсье!?

- Ступайте прочь!

- Я буду жаловаться.