Азеф

- А вот "Нева", "Красотка", апельсины мессинские! - весело-профессионально крикнул Каляев.

Савинков махнул разнощику. Разнощик подставил для продажи ногу под лоток. И началась покупка.

- Ну, Янек дорогой, как дела? - говорил, глядя в бледное, детское лицо Каляева Савинков.

- Лучше не надо. Важное сообщение: - ездит теперь другим маршрутом, заметь, очень важно, царь переехал в Петергоф, теперь он вместо Царскосельского едет на Балтийский. Передай извозчикам, а то вчера Дулебов зря стоял на Загородном. Карета та же, черная, лакированная, у кучера рыжая борода, рядом всегда лакей, белые спицы, гнутые большие подножки, узкие крылья, - Каляев оглянулся, никого не было, - у кареты два больших фонаря, вожжи у кучера всегда видел белые, стекла ярко отчищены. Ты знаешь, я даже раз видел его, он показался мне за стеклом испуганным и старым.

- Где ты видел?

- У вокзала, только городовые отогнали, но знаешь, будь у меня вместо апельсинов бомба, я б убил его шесть раз, я подсчитал.

- Подожди, подожди, дело так идет, что всё равно он наш. А как насчет слежки?

- Ни-ни, - мотнул головой Каляев. - Но когда же, Борис? Зачем тратить время, надо кончать, этого ждет вся Россия, подумай, сейчас такой удобный момент, поражения на фронте. Иван Николаевич здесь?

- Скоро приедет.

- Торопи, Борис, нельзя же, можем упустить. Савинков улыбался.

- Дорогой Янек, вопрос недели не играет роли. Зверь обложен, уйти некуда.

- Кто-то идет, надо прощаться, - проговорил Каляев.

Приближались трое шедших с моста мужчин, в шляпах и широких пальто.

- Следи за Балтийским, послезавтра в 11 у Юсупова сада.

- Хорошо. Возьми апельсины. - Каляев ловко завернул в пакет два десятка, подал профессиональным быстрым движением и, кинув в кожаную сумку деньги, пошел к мужчинам, закричав:

- Эй, господа, купите "Троечку"! "Красотку"! вот кошелек для богатой выручки! А вот патриотическая картинка, как русский мужик японца высек!

Савинков оглянулся. Темной тучей вздымался бироновский дворец, любимое Савинковым здание. Возле него стоял Каляев, подперев коленом лоток, продавал папиросы.

8

Вернувшись с "инспекционной поездки", Савинков вошел в квартиру. Разделся.

- Я вам апельсинов от поэта привез, - проговорил он.

И Савинков развернул кулек, раздавая всем апельсины.

- "Поэт" мог убить его шесть раз, Мацеевский четыре, Дулебов тоже наверное, - сказал Савинков. - Это говорит за то, что дело нельзя тянуть, наблюдение назрело, надо кончать. Но без Ивана Николаевича нельзя. Я послал телеграмму. Он просил пропустить его в квартиру так, чтоб решительно никто не видал, через черный ход. Он проживет у нас, не выходя, до окончательного дня. Но как изумителен "поэт"! какое это золото! какой это революционер! В его устах описание кареты Плеве превращается в поэму. До чего преобразился! Ведь кричит, как заправский торговец. Для филеров абсолютно неузнаваем, ах Янек, Янек, а помните, Егор, вы находили его странным? - обернулся Савинков к Сазонову.

- Да, вначале это, - пробормотал Сазонов, смутившись, - я как-то его не мог понять, узнал его только в Киеве. Конечно "поэт" неоценимый товарищ, человек и революционер.

Припоминая, чуть улыбаясь, Сазонов сказал: - Странность показалась мне оттого, что при первой встрече он вдруг стал говорить о поэзии, о Брюсове, я глаза вытаращил, а он захлебывается, я его спрашиваю - какое же это имеет отношение к революции? - а он еще пуще, - заразительно захохотал Сазонов, кричать на меня стал, они, говорит, такую же революцию делают в искусстве, как мы в обществе, ну, я и удивился, да и до сих пор это конечно неверно.

- В "поэте" много чистоты, - сказала Ивановская.

- Такие были народовольцы, многие такими были.

- Многие такими и не были, - сказал Савинков.

- Некоторые не были. Я говорю о лучших, о вере, о страсти, об идеализме, за который отдавалась жизнь. - Слова Ивановской были обращены к Савинкову.

- Да, - сказал он, - Каляев человек героического склада, такие люди очень ценны, но массам они непонятны. Это трагические натуры, больше жертвы, чем деятели.

- Я не понимаю, Павел Иванович, вы говорите, герои, - сказала Дора, - и в то же время непонятны массам, как же они могут быть непонятны, если отдают свою жизнь за народ?

- Вы рассуждаете, Дора, по-женски. Еще у Алексея Толстого сказано: "то народ, да не тот". Есть народ книжный, в который верят мальчики и девочки из гимназии и который у нас идеализируется. А есть живой, настоящий, так вот настоящий народ глух и туп, как стена, и никогда даже в случае победы не оценит жертв тех индивидуальностей, которые отдали революции жизнь.

Савинков говорил уверенно, небрежно. Брови Сазонова сводились, это был признак вспышки.

- Вы поймите трагедию хотя бы народовольцев, - продолжал Савинков, приносили себя в жертву революции, сгорали за народ факелами свободы в темноте самодержавия и вот их предает кто? не жандарм, не генерал, предает настоящий рабочий, с которым вместе вышли на борьбу. Знаете, что Фигнер закричала Меркулову при аресте? Время барской покаянности и лубочных пейзан пора бросать. Превращать народ в икону глупо.