Азиаде. Госпожа Хризантема

На сей раз служанок уже трое, они идут гуськом, с улыбками и поклонами. Одна несет мне жаровню и чайник, другая – засахаренные фрукты в прелестных тарелочках, третья – что-то не поддающееся определению на изысканных крошечных подносиках. Все трое падают передо мною ниц и расставляют у моих ног этот игрушечный завтрак.

Япония в этот момент представляется мне прелестной страной; я чувствую, что полностью вошел в этот воображаемый, искусственный мирок, уже знакомый мне по лаковым миниатюрам и фарфору. Ведь все это настолько оттуда! Эти три маленькие сидящие женские фигурки, изящные, манерные, с раскосыми глазами и великолепными яйцеобразными узлами волос, большими, гладкими, словно лакированными; и этот сервированный на полу завтрак; и вид, открывающийся с веранды, и эта пагода, примостившаяся в облаках; и это жеманство во всем, даже в вещах. И этот печальный женский голос, все еще звучащий за бумажной перегородкой, – тоже оттуда; разумеется, именно так и должны петь музыкантши с полуприкрытыми узкими глазками, которых я видел когда-то нарисованными странными красками на рисовой бумаге в окружении непомерно больших цветов. Я угадал, какая она, эта Япония, задолго до того, как приехал сюда. Вот только в действительности она предстала передо мной какой-то уменьшенной, еще более слащавой и еще более печальной – наверное, из-за хмурого облачного савана, из-за этого ливня…

В ожидании господина Кенгуру (который, похоже, одевается и скоро придет) примемся за завтрак.

В премиленькой чашечке, разрисованной летящими аистами, – невероятный суп с водорослями. А помимо этого – сушеные рыбки с сахаром, крабы с сахаром, фасоль с сахаром и фрукты с уксусом и перцем. Все это отвратительно, но, главное, непредсказуемо, невообразимо. А маленькие женщины учат меня есть, то и дело смеясь этим вечным, действующим на нервы японским смехом, – есть, как они, изящно и ловко перебирая симпатичными палочками. Я привыкаю к их физиономиям. Все это вместе изысканно – изысканность, конечно, совсем не такая, как у нас, и вряд ли я могу разобраться в ней с первого взгляда, но в конце концов она, может быть, мне понравится…

Вдруг в комнату, подобно ночной бабочке, разбуженной среди дня, подобно редкой и удивительной пяденице[111], влетает та самая танцовщица, та девочка, что носила зловещую маску. Наверное, чтобы посмотреть на меня.

Она вращает глазами, как пугливая кошка; потом, внезапно став ручной, подходит и прижимается ко мне, с милой неестественностью изображая ласкающееся дитя. Она славная, тоненькая, элегантная; хорошо пахнет. Лицо странно разрисовано – белое как мел, с очень правильными розовыми кружочками посреди каждой щеки; карминный рот и легкая золотая полоска, подчеркивающая линию нижней губы. Поскольку затылок набелить не удалось из-за густых строптивых волос, то, из любви к правильности, побелку завершили прямой, словно отрезанной ножом линией; в результате сзади на шее образовался квадратик естественной, очень желтой кожи…

Властные аккорды гитары за перегородкой – видимо, зовут! Хлоп – и маленькая фея убегает, спеша вернуться к идиотам из соседней комнаты.

А не жениться ли мне на ней, к чему далеко ходить? Я буду беречь ее, как вверенное мне дитя; я приму ее такой, какая есть, странной и очаровательной игрушкой. Ну и забавная будет у меня семейная жизнь! В самом деле, если уж жениться на безделушке, вряд ли я найду лучше…

Но вот появляется господин Кенгуру. Костюм из серого сукна, словно купленный в одном из парижских магазинов, котелок, белые шелковые перчатки. Лицо одновременно хитрое и глуповатое; почти совсем нет носа, почти совсем нет глаз. Чисто японский поклон: внезапный бросок вперед, ладони прижаты к коленям, туловище образует прямой угол с ногами, словно человек переломился; легкий свист, как у пресмыкающихся (издается путем втягивания слюны между зубами – верх подобострастной любезности в этой империи).

– Вы говорите по-французски, господин Кенгуру?

– Да, месье!

И снова поклон.

Он кланяется после каждого моего слова, будто заводная кукла; когда он садится на пол напротив меня, кивает только голова – что неизменно сопровождается все тем же звуком втягиваемой слюны.

– Чашечку чая, господин Кенгуру?

Снова поклон и очень изощренный жест руками, словно говорящий: «Я едва ли осмелюсь; вы так снисходительны ко мне… Разве только чтобы угодить вам…»

С первых же слов он догадался, чего я от него жду.

– Мы, конечно, этим займемся, – отвечает он. – Через неделю как раз приезжает семья Симоносаки, где две очаровательные дочери…

– Как это через неделю? Вы плохо меня знаете, господин Кенгуру! Нет, нет, – завтра или никогда!

Еще один поклон с присвистом, и Кенгуру-сан, смирившись при виде моего возбуждения, начинает лихорадочно перебирать всех не занятых в данный момент молодых особ Нагасаки:

– Так, посмотрим, – была тут мадемуазель Гвоздика… Ах, какая жалость, что я не обратился к ним на два дня раньше! Она такая красивая, так хорошо играет на гитаре… Непоправимая беда: позавчера ее забрал один русский офицер…