Азиат

— Какие мотивы могут быть выставлены в защиту предложения товарища Русова? — продолжал оратор. — Единственные, — что при старом составе могли быть шероховатости и для устранения этих шероховатостей необходимо сократить число редакторов и выбрать трех. Но где уверенность, что без этих шероховатостей «Искра» была бы лучше? Отчего невозможно предположить, что, именно благодаря им, «Искра» вышла такая, как она есть? Я думаю, мы не имеем возможности входить в разбор того, кто из старой редакции и какую роль играл в создании «Искры», и, так как выбор трех лиц не представляется мне возможным без этого анализа, я против предложения товарища Русова и присоединяюсь к предложению признать старую редакцию «Искры» в полном составе — редакцией нашего Центрального Органа…

И когда Посадовский коснулся шероховатостей, которые искровцам большинства были видны и понятны не только по прежней неслаженности в работе редакторов, но и по спорам, Мишеневу стало ясно, надо сейчас же выступить, сказать обо всем прямо и честно.

— Товарищ Посадовский, предлагая утвердить старую редакцию, говорит, между прочим, что «если и есть кой-какие маленькие шероховатости», то съезд не компетентен входить в рассмотрение подобных обстоятельств…

Владимир Ильич слушал Мишенева, чуть склонив голову набок. Он левой рукой пригладил волосы на затылке, потом что-то записал своим стремительно летучим почерком.

— По моему же мнению, — продолжал Мишенев, — для большинства съезда в настоящий момент вполне ясно видно, что такие «шероховатости» несомненно существуют. И именно ввиду этого я присоединяюсь к предложению товарища Русова, что редакция должна быть выбрана съездом в составе трех лиц, путем тайной подачи голосов…

Герасим Михайлович не предвидел, что речь его вызовет переполох в стане антиискровцев. Разногласия с политической почвы будут перенесены в сугубо личную сферу, и слова его, как козырную карту, мартовцы используют в своей нечестной игре. И ее начал Мартов, нетерпеливо вскочивший со своего места. Не пытаясь пройти к столу, он с ходу пошел в атаку и с явно провокационной целью заявил, что после того, как последний оратор поставил вопрос о внутренних отношениях в бывшей редакции «Искры», он и другие редакторы — Мартов указал на рядом сидящих Потресова, Засулич и Аксельрода, — считают удобнее всего удалиться.

— Мы уходим с собрания, — небрежно и обиженно, но с вызовом бросил он, — в наше отсутствие товарищи смогут высказаться об этом более свободно и непринужденно…

Мартов поправил пенсне с выпуклыми стеклами, делающими его глаза неестественно расширенными, посмотрел в зал и мелкими шажками покинул его. За ним поднялись Засулич и Аксельрод. Шествие завершал широкоплечий, с румяными щеками Потресов.

Плеханов растерянно пожал плечами и как председательствующий заявил, что он не позволил бы здесь говорить о внутренних делах редакции, но согласен с предложением Мартова:

— Чтобы не стеснять съезд, я думаю, что и остальные члены редакции уйдут…

Георгий Валентинович передал председательство Красикову и тоже направился к выходу.

Стремительной походкой Ленин пересек зал, немного боком прошел среди делегатов и, пропустив в дверях Плеханова, прикрыл ее за собой.

Петр Ананьевич, беря бразды правления в свои руки, предложил высказаться съезду — должны ли присутствовать при прениях редакторы, но неимоверный шум в зале заглушил его голос. Началась перепалка, и не сразу выступления ораторов обрели деловой тон.

Герасим Михайлович не думал, что правда его слов заденет самолюбие одних и тщеславие других. Приверженцы Мартова продолжали атаковать его, пытаясь утопить сказанное им в оскорбительных намеках.

То один, то другой оратор по-разному истолковывал слова о лицах, «подверженных шероховатостям», якобы произнесенные Муравьевым, хотя их первым сказал Посадовский. Особо ядовито выступил Попов.

— Я посоветовал бы Муравьеву, принимая во внимание особый склад его ума, не брать на себя таких деликатных поручений…

Раздались бурные аплодисменты, зал охватило всеобщее волнение.

Герасима Михайловича взял под защиту Гусев, потом Бауман.

— Я вполне понимаю страстность настоящего спора, — сказал Николай Эрнестович. — Но зачем прибегать к таким приемам, против которых мы всегда протестовали? Зачем это залезание в чужую душу, допущенное товарищем Поповым?.. Нам не раз указывалось, что мы здесь члены партии и должны, следовательно, поступать, руководствуясь исключительно политическими соображениями. А между тем, в настоящий момент все свелось на личную почву…