Азиатская книга

Второй Владимир — бывший начальник лагеря. Сколько убийств на его совести, никто не знает. В свободное (послелагерное) время он «порешил» как минимум двоих: собственного зятя и какого-то приезжего (возможно, этнографа), ходившего всюду с записной книжкой и тем самым навлекшего на себя подозрение со стороны Владимира Иваныча: дескать, стукачок приехал. Между тем основное занятие бывшего начлага — «охранять режимную территорию», пусть и бездействующую.

— Что же вы тут охраняете? — не понял Влад. — Ведь половину бараков уже разобрали, а вторая половина сгнила, один БУР остался.

— А это ничего, — ответил, дохнув перегаром, «гражданин начальник». — Когда новых начнут пригонять, мы тут быстро всё отстроим.

Последний день пребывания в Хорпии был отведен для «деловых» визитов. Прежде всего надо было повидаться с Плюхами. Плюхерфельд, или Плюха, числится старостой («мэром») Хорпии и Бурмантово. Тетя Валя — его жена. Оба они — уроженцы этих мест, дети спецпоселенцев. Тетю Валю мучил давний, основательно запущенный диабет. Ситуация становилась действительно опасной, и жена мэра сама обратилась к Наташе за помощью. Вроде бы обо всем договорились, Наташа выхлопотала для нее прием в екатеринбургской клинике эндокринологии, но в назначенный день тетя Валя не приехала. А поскольку телефонной связи на севере Ивдельского района нет, Наташа пребывала в неведении относительно причины вплоть до нашего приезда в Хорпию, когда — еще до визита к Плюхам — мы узнали от местных, что тетя Валя «жива-здорова».

После Плюхов мы собирались отправиться к Петру и Анне Хандыбиным. С этой пожилой супружеской парой Наташа знакома дольше и ближе, чем с кем бы то ни было из ивдельских манси. Среди здешних аборигенов они пользуются особым уважением: он — как первоклассный охотник и мастер резьбы по дереву, она — как матрона, хранительница мансийского очага, самая мудрая женщина на Пелыме. Фотографии Хандыбиных и их до́ма составляют добрую половину Наташиного архива. На фотографиях — обросший щетиной, нетипично высокий манси породистой внешности, с седыми растрепанными волосами, держащий в руках оленью упряжку (только что смастерил). Хрупкая, но статная женщина с умными глазами и полуазиатским лицом, закутанная в шаль. Комната, уставленная поделками из дерева. Сосновые лодки, которые Хандыбин изготовляет в количестве четырех-пяти каждое лето.

— Ой, батюшки-светы, Наташка! — заголосила тетя Валя. — Что же ты не предупредила, что приедешь? Я бы подготовилась…

— Да как же предупредишь, тетя Валя, телефона у вас нет.

— Да что телефон, у нас и электричество никак провести не могут. Наш-то дед уже третью неделю каждый день ходит, сам там работает, провода чего-то приладить они пытаются. К ночи домой приходит, с ног валится. Крынку молока выпьет и мне говорит: «Мать, — говорит, — срочно баню мне растопи». Вот и сейчас его нету. А на мне все хозяйство, четыре коровы вон, еле управляюсь. Ну вы проходите, сейчас вас парным молоком с булкой угощать буду.

— Спасибо, тетя Валя, мы ненадолго. Нам еще к Хандыбиным надо, прошлогодние фотографии им отдать, а потом в Бурмантово заглянуть, к деду Шешкину. Как у вас со здоровьем? Мы вас прошлой осенью ждали…

— Ой, плохо со здоровьем, Наташка, ты прости, осенью не успела, тут вон видишь как… Сама коров не подою, никто за меня не подоит. А со здоровьем плохо, ноги немеют, глаза плохо видеть стали. Да еще в деревне такое творится. Слыхали, небось, нет?

— Нет, а что случилось?

— Да Васька, наш сосед, невесту свою пожег. Пять литров бензину на нее вылил. Она тоже бедовая была, дрянь всякую на почте покупала. Ну я-то знала, что так будет. Он и первую свою жену забил до смерти. А весной двух лаек у меня прямо во дворе застрелил и съел, паразит. На охоту-то лень ходить.

— А как же милиция? В милицию вы обращались?

— Обращались, конечно, обращались. Из Ивделя приезжали, повязали его. С меня характеристику потребовали. Он ко мне пришел, говорит: «Ну что, тетя Валя, плохую на меня характеристику писать будешь?» А чего же, говорю, про тебя хорошего-то писать? Что ты, дармоед, когда хорошего людям сделал? Ну забрали, увезли. А через два дня отпустили. Вот он третий день по поселку пьяный ходит, ружьем размахивает. Народ стращает. Мне говорят: «Ты бы Плюху своего послала усовестить его». А я-то не хочу вдовой остаться…

На почте в Хорпии, как позже объяснила Наташа, торгуют гидролизным спиртом и героином. Истории вроде той, о которой рассказала нам тетя Валя, случаются здесь регулярно.

— А к Хандыбиным вы лучше не ходите. Туда не надо сейчас ходить. Петра Андреича уж нет больше. От туберкулеза скончался. Он к себе в охотничий домик на Пелым ушел. Вот там и умер. Наш дед его оттуда на лодке привез две недели тому. С тех пор Анна Кирилловна запила, все время пьет, лучше к ней не ходить… Время, что ли, такое, все в запой уходят. Вон Владимир Иваныч, тот, который дежурным по лагерю прежде работал, так он тоже, дай ему Бог здоровья, нынче у нас в запое. Видели его, небось, в поселке?