Азиатская книга

«Черт знает что такое», — рассеянно возмущается Сандип и как ни в чем не бывало продолжает показ заоконных достопримечательностей. Утренняя автоэкскурсия по городу: Кутб-Минар, гробница Хумаюна, храм Лотоса, Акшардхам, Раштрапати-Бхаван, Ворота Индии. Все это еще недавно было тут, но теперь остался только желтый туман, и перечисляемые названия кажутся именами из уже не существующего мира, как названия предметов, о которых отец рассказывает сыну в антиутопии Кормака Маккарти. Дорога — наше все; главное — двигаться. Куда теперь? «Сивил-лайнз, участок № 9, ворота № 1–2». Или куда угодно. Бессловесный шофер Манудж привык к нулевой видимости, ведет машину уверенно. Так слепой с проворностью зрячего (а то и проворней) передвигается по знакомому лабиринту.

Над приборной панелью у Мануджа висит таксистский вариант клятвы Гиппократа: «Обязуюсь соблюдать правила дорожного движения. Обязуюсь не запрашивать плату, превышающую установленные расценки. Обязуюсь не курить в салоне, не выражаться, не плеваться и не жевать бетель. Обязуюсь ставить безопасность пассажиров превыше всего». Рядом, на бардачке, красуется фигурка бога Ганеши; кажется, это он, слоноголовый бог мудрости, обещает нам не выражаться и не курить в салоне. А на заднем стекле — обязательная наклейка религиозного содержания. Такие наклейки можно увидеть на каждой третьей колымаге «марути-сузуки». У одних написано «Гуру-джи». Это — в память о сикхском святом мученике Гобинде Сингхе. У других — «Ом Саи Рам». Это значит, что владелец автомобиля — последователь Саи Бабы[153]. Мне нравятся эти метки: они напоминают мне Гану. Там тоже все стекла и бамперы были оклеены символами веры. В Америке же клеят в основном имена и лозунги политиков: «Хиллари Клинтон: вместе мы сильнее!», «Трамп: вернем Америке былое величие!». Тьфу. Неудивительно, что на американских дорогах так много аварий и половина водителей страдает «дорожной яростью». По возвращении надо будет, что ли, наклеить на бампер какую-нибудь мантру.

По адресу Сивил Лайнс, участок № 9, ворота № 1–2, живет Ашватха, тесть Сандипа. Восьмидесятилетний патриарх. Кажется, малоприятный тип. Хотя почему малоприятный? Патриарх как патриарх. Это Сандип заранее настроил меня против своего тестя. Когда-то Ашватха был большим человеком: занимался импортом иномарок и таким образом нажил огромное состояние. Купил дом за пятьдесят кроров[154] в центре Дели, нанял целый штат прислуги. Трое детей патриарха, Ниру, Санджай и Навин, росли в достатке, если не сказать в роскоши. Не то семья Сандипа: отец — инженер-строитель, мать — школьный инспектор. То есть оба — работники государственного сектора. В Индии с такой работы не разживешься. Хорошо живут те, кому платят «черными деньгами»: торговцы, владельцы частных предприятий, адвокаты и врачи в частных практиках, даже настоятели храмов, собирающие пожертвования у паствы, — все кто угодно, только не госслужащие. В конце концов родительских сбережений хватило на то, чтобы отдать Сандипа и его младшую сестру Судху в частную школу. Но на этом «роскошь» заканчивалась: ни прислуги, как у одноклассников, ни летних поездок на горные станции. Все каникулы приходилось проводить в душном Дели, в обветшалом квартале за Кашмирскими воротами. Как известно, в индийском обществе почитается не только богатство, но и нищета. Святая нищета, воплощенная в романтическом образе перепачканного пеплом садху; четвертая стадия человеческой жизни — благословенная саньяса. Она поощряется и возводится в добродетель (у романиста-классика Премчанда читаем: «Нищенство существует здесь испокон веков. В ведические времена даже дети раджей, обучавшиеся в обителях, собирали подаяние для себя и своих гуру»). Но нищета — это одно, а бедность — совсем другое. Положение «нижнего среднего класса» — изнурительное болтание над чертой бедности — ни у кого не вызывает сочувствия. Словом, бедности в их семье стыдились, и это чувство стыда запомнилось. Отец отказывался от отпусков и командировок, так как не мог позволить себе железнодорожный билет первого или второго класса. Мать строго-настрого запрещала маленьким Сандипу и Судхе есть в гостях, чтобы никто не подумал, что их не кормят дома.