Азиатская книга

На протяжении всего маршрута от Ивделя до Ушмы с пассажирами «Егеря» происходит примерно то же, что с бельем в барабане стиральной машины. Трудно представить себе, как пробирались через эти чащобы «коренные» жители, колонизаторы двух мастей: угорские кочевники, две тысячи лет назад пришедшие с юга, в ту пору еще не оседлавшие своих боевых лосей, и отряды заключенных, прибывавшие сюда всего несколько десятилетий назад.

Для последних здесь были предусмотрены четыре режима и поселения. Это Ивдельлаг, система из семи лагерей, учрежденная по приказу Сталина в 30‐х годах. Поселок Ушма – первое в Советском Союзе поселение-колония, где заключенные и расконвоированные работали на лесоповале. Как известно, «лесные лагеря» строили сами зэки, живя в балаганах из жердей и лапника, отапливаемых кострами. В одну из таких колоний был отправлен мой дедушка Исаак Львович – выходец из Румынии, «перемещенное лицо с западных территорий». В 1941 году по распоряжению Главпромстроя НКВД на Северном Урале началось строительство сверхлимитной очереди металлургических и коксохимических заводов. Тогда-то и стали пригонять сюда интернированных немцев, финнов, румын – бесплатную рабочую силу для спецстройки. Мартеновские цеха и прокатные станы возводились в рекордные сроки по уже отработанному методу: сначала монтировались станки, а уже потом, когда станки давали продукцию, достраивались стены и крыши. Те, кто возвращался из таких мест, давали расписку о неразглашении условий содержания; за всю жизнь дед не обмолвился ни словом.

С конца 70‐х лагерь пустует, и до недавнего времени население Ушмы исчислялось одним жителем – манси Степаном Анямовым. Два года назад администрация Ивдельского района приняла решение построить на месте бывшего ГУЛАГа поселок для мансийских семей. Наняли строителей – бригаду из одиннадцати человек.

В вечер нашего прибытия строители, оказавшиеся шестнадцатилетними пацанами с щербатыми улыбками и «знаковыми» наколками, пришли знакомиться, не успели мы развести костер. Впечатление они производили скорее приятное: не лезли с излишними вопросами, а просто, как могли, поддерживали светскую беседу, терпеливо дожидаясь, когда нальют. Рассказывали о своей работе, о том, что строят поселок «для мансей, только манся тут жить не станет, по лесу разбегутся…» Наконец терпение подрядчиков было вознаграждено: их угостили, но – во избежание эксцессов – наливали не спирт, а доселе неведомый им глинтвейн, только что сваренный на костре. Когда глинтвейн закончился, так и не оказав ожидаемого действия, энтузиазм быстро угас, и наши новые знакомые поспешили откланяться, внезапно вспомнив, что их давно ждет бригадир.

В ту ночь мы решили не ставить палаток, а заночевать в свежевыстроенной мансийской бане. Кое-как расположились на полу и на скамейках, одолеваемые несметным полчищем комаров. Примостившись в углу, я поставил рядом с собой «противокомарную» свечку. Свечка подействовала: комары перестали кусать. Но и подыхать не спешили. Летая где-то над головой, они зловеще гудели своими авиационными моторчиками. Затем в ход пошла тяжелая артиллерия – со стены на меня посыпались какие-то вогульские тараканы. Единственный выход – забраться в спальник с головой и застегнуть молнию. Не продохнуть, зато без насекомых. Под утро полубред бессонницы оформился в жутковатый короткометражный фильм. В фильме фигурировали гигантские комары-истребители, деревянные идолы с фотографий из Североуральского музея, башкирский егерь Сергей Султанович в костюме шамана. Первый сон на мансийской земле.

Ушма. Дядя Рома

Степана Анямова не оказалось дома: как раз накануне нашего приезда он ушел в горы за золотым корнем. Об этом сообщил нам один из вчерашних гостей, решивший проведать нас с утра («От работы отлынивает, вот и пришел проведать», – пояснил Султаныч). Максим – так звали отлынивающего работника – неторопливо брел по берегу Лозьвы в компании коренастой низкорослой девушки с русыми волосами, сильно выдающимися скулами и раскосыми голубыми глазами.

– А вас как звать? – обратилась Наташа к спутнице Максима.

– Таня.

– А по фамилии как?

– Анямова.

– Вы-то нам и нужны… Мы тут вчера в Североуральском музее как раз запись слушали. Там кто-то из Анямовых пел и на санквылтапе играл. Это не ваши родственники были?

– А это, может, мамка моя была. Она у нас песни поет.

– А можно будет попозже к вам в гости заглянуть?

– Ага, можно, ага. Мы вон там вот живем. Только там нет никого. Все в Тресколье. А тут только мы с сестрой, и дядя Рома вот погостить пришел. Я тут поваром работаю для строителей.

– А в Тресколье дорогу вы нам не покажете?

– Ага, покажем, да. Если дядя Рома отпустит.

Когда они отошли чуть подальше, Наташа объяснила, что Тресколье находится где-то совсем недалеко от Ушмы, но надеяться на визит не стоит: манси никогда не показывают посторонним дорогу в свой главный поселок. Как свидетельствуют многие этнографы, это один из самых «закрытых» народов Русского Севера.

– Так ведь она же вроде согласилась показать?