Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

Да и откуда мог взяться чертов пессимизм, когда все мышцы наполнены неудержимой молодой силой, в русой кудрявой голове тысячи планов и проектов, и все желания и перспективы стоят близко и четко, перед самым носом, кажется — протянул руку и готово — все желания в цепких молодых пальцах.

А ко всему этому над городом раскинулся май и Аскольд не сегодня-завтра должен жениться. Последние дни он ходил как наэлектризованный этой мыслью и даже, идя по улице, начинал ни с того ни с сего улыбаться людям, которых видел впервые.

Черная душистая майская ночь застала сегодня Аскольда на скамейке перед дверью его квартиры. Он присел отдохнуть и немного умерить бьющую через край радость. Но спокойствие никак не приходило — напротив, несмотря на все усилия, мысли начинали водить в голове бешеный хоровод.

Завтра — Загс! Черт возьми, такое короткое и, кажется, простое слово, а какое приятное. Аскольд почувствовал, как его и без того переполненное счастьем тело вновь наполнилось непрерывным кипением. Еще немного, и он начнет прыгать на одной ноге, как школьник, или ходить вниз головой на руках. Кажется, появись кто — и он предложит незнакомцу помериться силами.

Аскольд сорвался со скамейки, выпрямился, хрустнул мышцами и решительно дернул за ручку звонка.

Легко перепрыгивая через ступеньки, направился к себе в комнату.

Комната Аскольда и все ее убранство как нельзя лучше отражали характер хозяина и те двадцать две профессии, что он перепробовал (и, как водится, забросил) за свой короткий век.

Соседство с сапожной мастерской довело десятилетнего Аскольда до того, что он ушел из подготовительного класса гимназии, решив, будто нет на ничего приятнее жизни сапожника. Два месяца — и он научился довольно прилично сучить дратву и тачать сапоги. Но, к великой радости матери, вскоре разочаровался, опять захотел в школу.

Конечно, скоро вновь заскучал. Но здесь история пришла на помощь Аскольду — гимназию закрыли. Тогда он с радостью начал торговать семечками, папиросами, а после жизнь его стала такой, какую увидишь разве что на киноэкране. За 12 лет он успел поучиться в трех техникумах (конечно, не закончил), в четырех профшколах (тоже не закончил), поменял десяток должностей, мечтал стать ученым, а потом захотел слесарить. Начал писать стихи, изучал химию, учился на кооператора, интересовался педагогикой, увлекался медициной, играл в театре, работал в газете репортером и, в конце концов, решил стать кинооператором.

И всюду не без успеха. Увлекшись каким-нибудь делом, тратил все деньги на соответствующую литературу, просиживал ночи. Удивлял всех, и все были уверены, что растет талант. Надежды были, разумеется, напрасны.

И единственное, что никогда не надоедало, что всегда волновало непоседливую натуру, влекло, заставляло забыть обо всем на свете — это путешествия.

Аскольд зажег свет и отворил окно. Ночь вторглась в комнату влажным холодноватым воздухом и обняла своими лапами русую взбаламученную голову. Неподалеку шевелился и тяжело дышал темный ботанический сад, с его дыханием врывалось в окно соловьиное щелканье и далекое кваканье лягушек. Где-то вдали, за садом, высекал искры и громыхал запоздалый одинокий трамвай.

Аскольд, вспоминая подробности сегодняшнего дня, неподвижно стоял перед окном, мечтательно и немного глупо улыбался черной ночи.

Не помнил, сколько так простоял. Побеспокоили соседские часы: хрипло зашипели, потом ударили дважды. Аскольд легко повернулся на каблуках и обвел глазами свою комнату. Остановил взгляд на противоположной стене, увешанной фотографиями и этюдами. Губы вновь расплылись в неудержимой улыбке. Из пяти черных рамок на него глядела одна любимая, знакомая наизусть девичья головка.

Вот одна головка смотрит, овеянная мукой ожидания; вторая чуть улыбается полными губами, третья, высоко подняв брови, сверкает белыми зубами, дразнясь, показывает кончик языка.

Аскольд подошел ближе, постоял минуту, рассматривая знакомые дорогие черты, потом подошел к зеркалу. На него дружелюбно глянуло свежее молодое лицо с растрепанными волосами, по-детски возбужденное и веселое. Схватил себя за нос и радостно спросил:

— Значит, женимся?

В это время с улицы кто-то застучал в дверь и грохнул чем-то деревянным. Аскольд подскочил к окну, перегнулся на улицу.

— Кто?

— Телеграмма и деньги.

— Кому?

— Горскому.

Удивленно переспросил:

— Горскому?!

Снизу спокойный и равнодушный голос подтвердил:

— Нуда, Горскому.

Стремглав метнулся открывать двери. Низенький, усатенький и толстенький почтальон, пряча глаза под козырек, протянул телеграмму. Аскольд прочитал раз, прочитал второй, не верилось. В третий раз прочитал:

«Экспедиции нужен кинооператор Немедленно первым поездом Москва Метрополь 20

Горский».