Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

Ясно и понятно. Вот теперь уже совершенно ясно! Вот теперь-то необходимо твердо, решительно спросить себя: «Что же делать?»

Долго сидела так, закрыв глаза, мысленно спрашивая себя:

— Что же делать?

Тихо поднялась, спокойно спрятала все бумаги в ящик, погасила свет, вернулась в спальню. Но и раздевшись, долго не могла заснуть. Лежала на спине с открытыми глазами, спрашивала себя спокойно и твердо:

— Что же делать?

Спрашивала по инерции, потому что вполне осознала, что именно она будет делать и как поступит.

* * *

Опасения Аскольда по поводу встречи с дядей не оправдались. Обеспокоенный теплой погодой, которая буквально пожирала последние остатки снега, профессор Горский даже не стал подробно расспрашивать племянника о новом товарище, который должен был стать участником экспедиции.

Он лишь крепко пожал Самборскому руку и пробурчал что-то себе под нос о трудностях дороги и о том, что каждому, дескать, придется хорошенько потрудиться.

Марич и вовсе ничего не сказал, только произнес свою фамилию и приветливо улыбнулся.

Не до разговоров было. Теплый ветер, вестник весны, каждый раз все теплее и чаще овевал суровые лица участников экспедиции. Аскольд радовался, что все сложилось наилучшим образом, и, шагая рядом Павла, весело подмигивал: а что я тебе говорил, ага?

Продвигались вперед медленно, с чрезвычайными сложностями. С трудом преодолевали каждую сажень размокшей дороги. Порой сани ползли по вязкой грязи, и тогда все вместе впрягались и помогали усталым лошадям. Снег таял быстро и заметно. Талая вода заполняла глубокие лощины, овраги, приходилось распрягать лошадей и самостоятельно извлекать сани из воды.

На шестой день вдали зачернели берега Ангары. Река набухла водой, зловеще синяя, готовая в любую минуту разорвать ледяные оковы. Еще медленней двинулись дальше. Впереди осторожно шел проводник, а за ним чередой, тихо и молчаливо, как на похоронах, ползла экспедиция. Кони пугливо настораживали уши, чуя опасность, и бережно касались копытами ноздреватого льда.

Круглые сутки шли без сна и пищи, с натянутыми, как струны, нервами.

На следующее утро добрались до Кежмы. Все облегченно вздохнули. А к вечеру лицо совсем посветлели, завязались разговоры, потому что с севера подул холодный ветер и с неба начали сеяться сухие искрящиеся снежинки. Весна осталась за Ангарском. Ура, весна позади!

Двести дворов Кежмы стояли тремя ровными рядами — последний поселок к северу, а за ним тайга, трясины, болота и лишь кое-где мелкие, как точечки, фактории и чумы тунгусов.

Весна позади, но спешить все же надо. Через два дня экспедиция вновь тронулась в путь, наняв две новые подводы и четырех рабочих.

И снова день и ночь, часто без сна, упорно шли вперед, на север. Аскольд умудрялся спать на ходу. Иногда спотыкался и, падая, приходил в себя, удивленно смотрел на туманные силуэты саней, лошадей. Опять налетал сон, крепко смыкал ресницы, и ноги снова механически шагали дальше.

На четвертый день по выходе из Кежмы, экспедиция добралась до Вановары — 8оо километров остались позади.

На высоком правом берегу Катанги приютилась последняя северная фактория. На юг через болота и страшные топи вьется узкая, извилистая дорога-тропа. В другие стороны путей нет. Зеленеющие трясины, тонущие ночами в белых клубах тумана, разбросались вокруг. И только великий знаток тайги и ее законов, ее любимец тунгус со своим легконогим оленем рискует кочевать в этом краю.

Зимой или поздней осенью можно дойти до фактории, когда замерзнут, скованные страшным морозом, болота и таежные реки. Летом, даже в засуху, пройти от Кежмы к Вановаре почти невозможно. Белые кости лошадей у берегов топей служат жутким доказательством этой истины.

Горский хорошо это знал и потому так спешил к Вановаре. Мечтал поскорее, любой ценой добраться до фактории. Еще немного, и экспедиция опоздала бы, тогда пришлось бы ждать зимнего пути. Но и сейчас нужно спешить. Вперед, вперед, не останавливаясь!

* * *

За два дня построили три лодки. Профессор сам помогал пилить сосны, волоком, вместе с рабочими, тащил их в факторию. И когда лодки были уже готовы, весна не замедлила прийти и сюда.

Лед на Катанге с грохотом затрещал, пошел колоться и за день уполз куда-то вниз по течению.

Погожим утром на воду спустили «Болид», «Комету» и «Аэролит» (идея Аскольда). Перенесли груз и, когда все было готово, профессор торжественно, с первой лодки, махнул прощально рукой. С берега закричали:

— Счастливого пути!

Аскольд вскочил и жалобно посмотрел на Павла. Тот спросил:

— Что такое?

— Письмо!

— Какое письмо?

— Майе!

— Что?

— Майе письмо забыл послать.

— Как же так — забыл?

Аскольд покраснел и негромко, смущенно ответил:

— Я, видишь ли, забыл… написать. — И уже смелее добавил: — Вот я дурак, так дурак!

* * *

Безумное течение донесло лодки до устья Чамбы — правого притока Подкаменной Тунгуски. В устье профессор велел повернуть лодки вверх. Начался тяжелый перегон. Надо плыть против весеннего течения.