Азиатский аэролит

Опять треск веток, с трех сторон хижину быстро окружил отряд людей.

Внезапно мозг профессора пронзила мысль, что его обманули. Невозможно предположить, что разведывательная партия станет передвигаться ночью. Но было уже поздно и бессмысленно что-либо предпринимать. Они с Аскольдом оказались в кругу незнакомых людей.

Высокий силуэт какого-то крепкого человека остановился перед Горским и, ни слова не говоря, рванул из рук ружье.

Аскольд вскрикнул и слепо бросился на помощь. Мгновенно и он остался без оружия. Стиснутый добрым десятком рук, он уже не мог пошевелиться.

Профессор понимал, что попал в очень сложное, а возможно и безвыходное положение. Пытался обдумать все спокойно, последовательно, но из этого ничего не выходило.

Как-то не укладывалось в уме, что незнакомый отряд, а, может, бандиты, самоуправно посадили его под замок и захватили в свои руки местность. Никак не мог дать объяснение их поступкам, не мог предположить, что они так организованно и отчаянно осмелились посягнуть на государственные богатства.

Пытался уверить себя, что случилось скандальное недоразумение всесоюзного масштаба — этому давало повод упрямое молчание руководителя отряда.

Допустил было, что местностью владеет какой-либо трест или концессия (дирижабли ведь заграничной постройки!). Но неужели они не слышали о его экспедиции? И к тому же, какое они имеют право держать его в заключении, будто вора и проходимца?

Возникло желание поговорить, обменяться с кем-нибудь мыслями. Но вспомнил, что Аскольда еще вчера перевели в другое помещение. Зашагал по небольшой хижине, осторожно наклонив голову, чтобы не задеть низкий потолок. Сделал шагов пять из угла в угол. Остановился у двери, подумал немного и осторожно постучал. Никто не отзывался.

Профессор постучал еще раз, уже сильнее и настойчивее. Снова молчание. Оно раздражало, ведь он хорошо знал, что за дверью стоит часовой. На третий раз грохнул кулаком и со злостью воскликнул:

Слушайте, вы!

Чего тебе? — неприветливо сказал грубый голос.

Можете отвечать поприличнее, когда к вам обращаются.

Тебя не спросил, как отвечать.

Мерзавец!

Профессор выругался, постоял немного и дрожащим кулаком начал снова бить в дверь. От ударов больно щемило тело, боль еще сильнее раздражала и вызывала бессильное возмущение.

Часовому, видимо, надоел шум, и он снисходительно спросил:

Ну, чего?

Немедленно вызовите вашего начальника, или как вы его там величаете?

Ого-го, чего захотел.

Слышите, немедленно, у меня к нему дело.

Какое дело?

Вас не касается, позовите.

Сам придет, коли надо будет.

Часовой произнес последнюю фразу спокойно и безразлично, и сколько профессор ни стучал в дверь, не произнес больше ни слова.

До крайности утомленный и взвинченный, Горский понял, что стуком делу все равно не поможешь — отошел от двери к помосту.

Нащупал рукой доски и одежду, сел, посидел немного. Вскоре склонил на руки голову. Задремал.

Пришел в себя от осторожного прикосновения руки. Поднял голову, пытаясь разглядеть что-либо в темноте. Яркий луч карманного фонарика ударил в глаза. Тревожно спросил:

Кто это?

Простите, — раздался рядом с головой сухой голос, — вы, кажется, звали меня?

Звал, но, собственно, кто вы?

Руководитель отряда.

Горский пытался разглядеть лицо человека, который стоял возле него, но свет фонаря слепил глаза. Протянул руку ко лбу, закрыл глаза ладонью.

Прошу, отведите фонарь в сторону.

Незнакомец погасил фонарик, но профессор долго не

мог его разглядеть. И только потом, напрягая зрение в полумраке, охватил взглядом худощавое лицо, блестящие глаза.

Помолчав, незнакомец вежливо обратился к Горскому:

Тем более что я и сам хотел поговорить с вами.

Весьма благодарен за вашу доброту, — насмешливо отозвался профессор.

После темноты глаза сразу больно ослепил дневной свет. Горский, прикрывая ладонью очки, остановился, начал оглядываться по сторонам. И чем дольше смотрел, тем отчетливей все его черты складывались в выражение возмущения и в то же время безмерного удивления.

Местность было не узнать. Поваленные деревья лежали сейчас ровными квадратными штабелями. Над главными кратерами возносились вверх насосы, буровые установки. Некоторые уже работали. Вокруг них сновали люди. Сбоку, слева, у высокой и прочно, хотя и наскоро построенной причальной мачты тихо покачивались дирижабли.

Профессор побледнел. Уперся глазами в Эрге:

Что это значит, не понимаю?

Тот улыбнулся в ответ:

Видите ли, я хозяин этой местности. Это моя собственность, понимаете?

Ваша собственность?!

Вас так поражает это слово?

Горский ничего не ответил и, опустив голову, пошел за Эрге, который вел его к дирижаблям. Подошли к винтовой лестнице. Эрге вежливым жестом предложил профессору подняться наверх.

В уютной, комфортабельной каюте он вежливо пододвинул кресло. Сам сел за стол.

Оба долго молчали, напоминая шахматистов, упорно обдумывающих дальнейшие ходы.

Ход сделал Эрге.

Итак, вас удивляет все то, что вы видели?

Удивляет.

Но я вам уже сказал, что я владелец этой местности, что это моя собственность.

Земля, природные богатства в нашей стране — собственность государства, — ответил профессор.